— Твои сестры занимались спортом, как и ты?

Анжела фыркнула.

— Боже, нет! С Марисой случился бы припадок, если бы она упала в грязь или ее волосы растрепались бы, в то время как Дианна заплакала бы, если бы в нее попали мячом или ее кто-то слишком сильно толкнули. Кроме того, моя мать предполагала, что спорт не для девушек, поэтому отдала их в балет. Мои сестры командуют над своими мужьями, точно также, как мать над отцом, история повторяется. — Она вздрогнула. — Ужасно наблюдать, как разворачиваются события. Я не хотела бы совершить такую ошибку с браком. Если я вообще когда-нибудь выйду замуж.

Ник молчал довольно долго, и она мысленно пнула себя за то, что упомянула слово «брак». Но он не выглядел раздраженным или разозлившимся, скорее всего задумавшимся.

— Что насчет детей? — наконец спросил он. — Ты хочешь семью?

— Честно говоря, я не знаю, — призналась она. — У меня было такое несчастливое детство, меня отдавали в детский сад, или я была с няней, или у родственников, фактически полностью игнорируемая матерью, когда она не могла найти кого-нибудь, чтобы оставить меня с кем-то, поэтому у меня нет модели для подражания, знаешь ли? Не думаю, что я много знаю о воспитании детей. И учитывая мои паршивые гены, я, вероятно, испортила бы все.

— Сомневаюсь, — мрачно произнес Ник. — В тебе есть способность к любви и состраданию, Ангел. Думаю, ты бы стала полной противоположностью суки с холодным сердцем, которой была твоя мать.

— Возможно. Но я не задумываюсь об этом в ближайшее время. В отличие от моей матери, я не позволю ничему встать на пути реализации своей мечты. Я закончила университет, играла в олимпийской команде, устроилась на работу по своей профессии.

— Они гордятся тобой?

— Сомневаюсь в этом. О, мой отец, вероятно, гордится, но он скрывает все в себе, мало этого выражая. Но никто из них не был в восторге, когда я поступила в Стэнфорд, и не позвонил, чтобы поздравить меня, когда команда выиграла золотую медаль.

Он нахмурился.

— Не позвонили тебе? Разве они не присутствовали на Олимпиаде, чтобы смотреть игру?

Она отрицательно покачала головой, отвернувшись, чтобы он не увидел столь очевидную боль в ее глазах.

— Нет. Я даже не уверена, что кто-то из них смотрел игру по телевизору. Мои родители тогда отправились в круиз по островам Греции, поэтому ни одна сестра не смогла бы приехать на игру без мужа и детей на буксире. Лорен хотела приехать, но ей предложили стажировку тем летом, которая может быть один раз в жизни, я заставила ее принять ее.

Ник скользнул рукой в ее волосы, подняв ее голову, и стал поцеловать ее слезы.

— Если бы я знал тебя тогда, — прошептал он, — я бы свернул небеса и землю, но приехал бы к тебе, и аплодировал бы, праздновал бы вместе с тобой. Ты гораздо важнее, чем дурацкий круиз.

Анжела уцепилась за него, спрятав свое лицо у него на шеи, и молча заплакала.

— Я тоже бы хотела быть знакомой с тобой тогда, — вздохнула она. — Эти последние два месяца с тобой… они… они такие великолепные.

Она собиралась сказать ему, что это время, проведенное с ним, самое лучшее за всю ее жизнь. Но она чувствовала, несмотря на его нехарактерную доброту и нежность сегодня вечером, он не захочет услышать такую сентиментальную чушь, и поэтому, как обычно, она сдержала свои чувства в себе.

Он потер ее затылок.

— Да, это было хорошее время, Ангел, не на что жаловаться. — Он пропустил через пальцы длинную шелковистую прядь ее волос, и снова замолчал. Она закрыла глаза и попыталась подавить бурные эмоции, которые вызвали этот разговор. Она никогда никому не рассказывала о своей семье, даже близнецам. Лорен и Джулия знали, что ее мать всегда была холодной, отстраненной стервой, но она никогда не говорила им истинной правды — Рита Дель Карло была остановлена только угрозой развода в течение двадцати четырех часов от аборта своей младшей дочери. Ей было слишком стыдно, слишком горько признаваться кому-то в этом, даже лучшим подругам. В конце концов, Лорен и Джулия имели двух добрых, любящих родителей, и они пришли бы в полный ужас, узнав, что собственная мать Анжелы так хотела избавиться от нее.

Но Анджела почувствовала, что ее откровение не смущает Ника, и из нее лились слова в основном автоматически, и хотя он не доверил ей о себе ни единого факта, хотя он продолжал выдерживать непреодолимые эмоциональные барьеры между ними, и она понимала, что только вопрос времени, когда он покинет ее навсегда, она также понимала, что он единственный человек в ее жизни, кому она доверила свой секрет. Возможно, из-за того, что она подозревала, что его собственное детство было таким же несчастливым, как и ее, хотя он никогда об этом не говорил.

Он долго молчал, она почти заснула. А когда он снова заговорил, ей показалось, что его слова звучат как-то неестественно, словно он тщательно их подбирал.

— Итак, мне любопытно, — начал он. — Все, что ты рассказала мне о своей матери, как она не хотела тебя, не обращала на тебя внимания, как перекладывала заботу о тебе на всех остальных. Когда она была с тобой, она была строгой? Она наказывала тебя, заставляя соблюдать правила?

Анжела недовольно фыркнула.

— Хах! Для этого нужно обращать внимание, чтобы устанавливать правила, а когда моя мать была вынуждена заботиться обо мне сама, ей, черт побери, было совершенно все равно, что я делаю. И, естественно, чтобы привлечь ее внимание, я все время… ломала вещи, пачкала, отказывалась есть, смывалась из дома в вечернее время, когда стала старше. Ей было все равно, она даже этого не замечала. Через некоторое время я перестала пытаться. Я имею в виду, быть сорванцом или нарушать правила хорошо, если кто-то реагирует на это. А так какой толк?