– И я знаю, – говорил Дух, – что в тебе столько есть Разума, сколько в тех двух мужиках, из которых один, нагнувшись, поздравил меня заднею бесчестною частью, задравши платье, за то, что я раздувал пшеницу, как он ее чистил, а другой такой же комплимент сделал в то время, как я ему не давал вывершить копну сена, и ты у них достоин быть головою.

Сила. Кто на погоды или на урожай сердится, тот против самого Бога, всестроящего, гордится.

Нож беседовал с Оселкою.

– Конечно, ты нас, сестрица, не любишь, что не хочешь в стать нашу вступить и быть ножом…

– Ежели бы я острить не годилась, – сказала Оселка, – не отреклася бы вашему совету последовать и состоянию. А теперь тем-то самым вас люблю, что не хочу быть вами. И конечно, став ножом, никогда столько одна не перережу, сколько все те ножи и мечи, которые во всю жизнь мою переострю; а в сие время на Оселки очень скудно.

Сила. Родятся и такие, что воинской службы и женитьбы не хотят, дабы других свободнее поощрять к разумной честности, без которой всяка стать недействительна.

На склоненном над водой дубе сидел Орел, а в близости Черепаха своей братии проповедовала следующее:

– Пропадай оно летать… Покойная наша прабаба, дай Бог ей царство небесное, навеки пропала, как видно из Историй, за то, что сей проклятой науке начала было у Орла обучаться. Сам сатана оную выдумал…

– Слушай, ты, дура! – прервал ее проповедь Орел. – Не через то погибла премудрая твоя прабаба, что летала, но через то, что принялась за оное не по природе. А летанье всегда не хуже ползанья.

Сила. Славолюбие да сластолюбие многих поволокло в стать, совсем природе их противную. Но тем им вреднее бывает, чем стать изряднее, и весьма немногих мать родила, например, к философии, к ангельскому житию.

Как только Сову усмотрели птицы, начали взапуски щипать.

– Не досадно ли вам, сударыня, – спросил Дроздик, – что без всякой вашей виновности нападают? И не дивно ли это?

– Нимало не дивно, – отвечала она. – Они и между собою то же самое всегда делают. А что касается досады, она мне сносна тем, что хотя меня Сороки с Воронами и Траками щиплют, однако Орел с Пугачом не трогают, притом и афинские граждане имеют меня в почтении.

Сила. Лучше у одного разумного и добродушного быть в любви и почтении, нежели у тысячи дураков.

Как Змея весною скинула линовище, Буфон, ее усмотрев:

– Куда вы, сударыня, – сказал с удивлением, – отмолодели! Что сему причиною? Прошу сообщить.

– Я вам с охотою сообщу мой совет, – Змея говорит. – Ступайте за мною!

И повела Буфона к той тесной скважине, сквозь которую она, с великою трудностью продравшись, всю старинную ветошь из себя стащила.

– Вот, господин Буфон, извольте пролезать сквозь узкий сей проход. А как только пролезете, тот же час обновитесь, оставив всю негодность по другую сторону.

– Да разве ты меня тут хочешь задушить? – вскричал Буфон. – А хотя мне сюда удастся протащиться, тогда с меня последнюю кожу сдерет…

– Прошу ж не погневаться, – сказала Змея, – кроме сего пути нельзя вам туда дойти, где мне быть удалось.

Сила. Чем лучше добро, тем большим трудом окопалось, как рвом. Кто труда не перейдет, и к добру тот не прийдет.

Как высохло озеро, так Жабы поскакали искать для себя новое жилище. Наконец все вскричали:

– Ах, сколь изобильно озеро! Оно будет нам вечным жилищем.

И вдруг плюснули в оное.

– А я, – сказала из них одна, – жить намерила в одном из наполняющих ваше озеро источнике. Вижу издали приосененный холм, многие сюда поточки посылающий, там надеюсь найти для себя добрый источник.

– А для чего так, тетушка? – спросила молодка.

– А для того так, голубка моя, что поточки могут отвестись в иную сторону, а ваше озеро может по-прежнему высохнуть. Родник для меня всегда надежнее лужи.