Я дала ему концентрированную версию того, что рассказал Саттон, и спросила:

– Где я могла слышать имя Майкл Саттон? Тебе оно ни о чем не говорит?

– Сразу не могу вспомнить. Ты знаешь, чем занимается его отец?

– Не очень. Он умер. Саттон сказал, что его родители умерли. У него есть два брата и сестра, но они не общаются. Он не сказал, почему, а я не расспрашивала.

– Интересно, не тот ли это Саттон, который работал в городском муниципалитете? Это было лет десять назад.

– Не знаю. Подозреваю, что информация дойдет до меня, если это так.

– А сейчас, у тебя есть план игры?

– Несколько идей болтается в голове. Я хочу почитать, что писали газеты о девочке Фицжу. Саттон мог забыть что-нибудь важное, или преувеличить.

– Ты ему не доверяешь?

– Это не то. Я боюсь, что он смешивает два разных события. Я верю, что он видел двух парней, копавших яму. Под вопросом связь с исчезновением Мэри Клэр. Он уверяет, что даты совпадают, но это ни о чем не говорит.

– Я думаю, что время покажет. А что насчет другого?

– Какого другого?

– Ты говорила, что хочешь обсудить два вопроса.

– А, это.

Я потянулась к стулу, на который положила сумку. Достала до сих пор запечатанный конверт и толкнула его через стол.

– У меня не хватает нервов его открыть. Я думала, ты можешь посмотреть, а потом мне рассказать.

Генри надел очки для чтения и изучил конверт со всех сторон, как делала я. Подсунул палец под клапан и поднял его, потом извлек открытку с прикрепленным кармашком на обороте. Внутри была открытка меньшего размера с конвертом, так что получатель мог сразу отправить свой ответ.

– Тут написано: « Дом приходского священника. Небывалая церемония, посвященная переносу усадьбы семьи Кинси в новое место в..» и так далее. 28 мая 1988. По-моему, это суббота перед Мемориальным Днем. В 16.00. С последующими коктейлями и ужином в загородном клубе. Очень мило.

Генри повернул приглашение, так что я могла прочесть его сама.

– Большие семьи так делают, - сказал он.
– Не написано, что обязателен черный галстук, уже хорошо.

Он взял маленькую открытку с ее проштампованным конвертом.

– Они будут благодарны ответу до 1 мая. Ничего не может быть легче. Конверт уже проштампован, так что ты сэкономишь на марке. Ну и что ты об этом думаешь?

– Это никуда не исчезнет, правда? Почему они продолжают меня изводить? Это как быть заклеванной утятами до смерти.

Генри сдвинул очки на нос и посмотрел на меня поверх них.

– Два контакта в год не значит «изводить». Это приглашение на вечеринку. Это не то что кто-то положил собачьи какашки на сиденье твоей машины.

– Я почти не знаю этих людей.

– И не узнаешь, если продолжишь избегать их.

С неохотой я сказала:

– Я имела дело с Ташей, и она не так уж плоха. И мне нравится тетя Сюзанна. Это она дала мне фотографию моей мамы, а потом прислала семейный альбом. Должна признать, что я была тронута. Так вот что меня беспокоит. Может быть, я слишком упрямая? Как говорится, «отрежу себе нос, назло лицу»? Большинство родственников хотят быть ближе друг к другу. Я не хочу. Это значит, что я неправа?

– Вовсе нет. Ты независимая. Ты предпочитаешь быть одна.

– Правильно, и я весьма уверена, что это расценивается как противоположность психическому здоровью.

– Почему бы тебе не подумать об этом завтра утром? Утро вечера мудренее.

Дебора Унрих

Апрель 1963

Дебора Унрих возненавидела эту девку с первого взгляда. Ее сын Грег ушел из Беркли на втором курсе, заявив, что академические занятия ничего ему не дают. С тех пор он разъезжал автостопом по стране, звоня домой, когда у него кончались деньги, и просил выслать их в ближайший офис Вестерн Юнион. Дебора и Патрик видели его последний раз прошлой осенью, и сейчас, без предупреждения, он явился, за рулем желтого школьного автобуса, вместе с девицей по имени Шелли. У нее было изможденное лицо, масса темных перепутанных волос, большие зеленовато-карие глаза и едва видимые брови. Вокруг глаз был толстый слой косметики. Она была одета в черную водолазку и длинную цыганскую юбку, с рваным и грязным от волочения по земле подолом. Когда она не была босиком, то носила черные колготки и рваные теннисные туфли.

С ней был маленький мальчик, Шон, которому было шесть лет. Она сразу сказала Деборе, что ребенок не от Грега. Когда Дебора сделала ошибку, спросив о ее бывшем муже, Шелли заявила, что никогда не была замужем и понятия не имеет, кто отец Шона. Ее тон говорил, что только зашоренные и скучные представители среднего класса могут быть озабочены таким отжившим понятием, как отцовство.

Дебора оставила тему без продолжения, но наглое поведение девицы заслужило черную метку в ее глазах.

Грег считал, что родители в любом случае будут ему рады, не объясняя, почему они приехали и надолго ли собираются оставаться.