Анна отстранилась, взглянула удивленно.

— Считаешь, не о чем? Не знала, что в Нью-Йорке живут рыцари. Ты кто? Айвенго или Квентин Дорвард?

— К-квентин, — слегка растерялся молодой человек. — Только не Дорвард, а Перри. Уолтер Квентин Перри.

— Рыцарь Грушевый Сидр, — вздохнула девушка. — Не обиделся, защитник прекрасной дамы?

Сэр Квентин Грушевый Сидр и не думал обижаться.

— А чего? Так и выходит. Смеяться будешь, Анна, но эта книжка, которая про Дорварда, у меня в чемодане лежит. А прочитать не могу — скучная очень. О чем там написано?

Девушка взяла его за руку.

— Пойдем, тут недалеко есть место, где можно пересидеть несколько часов. Ты не просто рыцарь, Вальтер Квентин, ты рыцарь Безумного образа, если думаешь, что сейчас самое время говорить о литературе. Но если хочешь, расскажу. Помню, конечно, не все, читала еще в детстве…

Двое молодых людей, оживленно беседуя, уходили вдаль по аллее. Мраморные пустые глаза с постаментов равнодушно и холодно смотрели им вслед.

5

Уолтер Квентин Перри мог, наконец, почувствовать себя если не счастливым, то вполне удовлетворенным. Он таки попал в самые настоящие катакомбы. Ну точно, как в фильме! Даже лучше, там были только сырые стены и ржавые решетки, а здесь хоть новое кино снимай — про него, благородного сэра Квентина Грушевый Сидр. Посмеяться, конечно, можно, но ведь интересно! Рыцари, причем, не из Голливуда, а прямиком из тех времен, откуда родом его тезка Дорвард!

Каменные, конечно. Но кто в этом мире совершенен?

Из парка Анна вывела его не на улицу, а в еще один парк, поменьше и без мраморных изваяний. Зато за деревьями возвышался собор, какой и в Нью-Йорке не увидишь. Приглядевшись, молодой человек предположил, что перед ними чудачество современных архитекторов, которым деньги некуда девать. Что-то подобное он видел на выставке, куда его затащила знакомая… Нет, не официантка, конечно. Девушка культурная, чертежница из строительной фирмы. Она про этих архитекторов чего только не знала. Все умные, и все с тараканами в голове.

Уолтер слегка ошибся. Собор оказался XIV века.

Внутренним убранством полюбоваться не довелось. Внешним тоже. Удалось увидеть только боковую стену с нишами, в которых скучали сердитые каменные старики. Любовался ими Уолтер недолго. Анна зашла в небольшую дверь, рядом с которой висел позеленевший от времени колокольчик, и пробыла внутри минут пять. Вернувшись, взяла молодого человека за руку и повела за собой. Возле дверей остановилась, сняла со своего спутника шляпу и велела обращаться к тому, кто их встретит, «отец».

Уолтер констатировал, что его и в самом деле принимают за ребенка.

«Отец», оказавшийся по виду скорее прадедушкой, ничего говорить не стал. Кивнул в ответ на приветствие и поманил за собой. Идти пришлось между серых каменных надгробий с крестами на верхней крышке. Под ногами — тоже надгробные плиты, и тоже с крестами. Глаз зацепил одну из дат. 1620 год! «Мейфлауэр» приплыл в Америку! Уолтер представил себе, когда все это было — и проникся почтением.

Чуть в стороне от долгого ряда серых памятников находился люк. Железная крышка открыта, вот и первая ступенька лестницы, но не железной, каменной. «Отец» взглянул сурово и кивнул на темный зев.

— Там только мертвые, — негромко проговорила Анна. — Не боишься, маленький Вальтер?

Молодой человек хотел бодро рубануть: «Никак нет, мэм!», но вдруг почувствовал, что и вправду не боится.

— Нет, — ответил просто. — Бояться живых нужно.

— А я пока съезжу к тому, кто нам может помочь. Если повезет, завтра мы будем уже далеко. Наклонись…

Уолтер подчинился. Девушка закрыла ему ладонью глаза, коснулась губами губ.

— Помолись за грешницу, Квентин!

«Отец» сделал вид, что разглядывает надпись на одной из плит.

А потом его отвели прямиком в склеп к двум отважным рыцарям.

Все это было несколько часов назад, и за это время молодой человек не только освоился, но и успел привыкнуть. Склеп? И что такого? Ничего страшного, четыре стены из крупных тесаных блоков и дверной проем, что вел в коридор-проход, в котором неярко горела единственная электрическая лампочка. В склепе царил тихий сумрак, сквозь который проступали два белых контура — высокие, в человеческий рост фигуры. Надгробия не лежали на сырой земле, их врезали в камень, поместив под каждым несколько строчек эпитафии.

От того, что справа, остался лишь неясный след, тень от тени. Чьи-то нечестивые руки покусились на давнюю славу, выщербив каменный барельеф. Тому, что был слева, повезло больше. Пострадала лишь надпись, каменный воин, как и прежде, хранил покой подземелья.

…Шлем, кольчужный панцирь, щит с крестом, суровый неулыбчивый лик, руки в тяжелых перчатках. Над шлемом две буквы ровным перекрестьем. «Х» и «Р» — монограмма Того, Чье имя и дело он защищал при жизни.

«Отец» оказался не слишком разговорчив. Пояснил лишь, что имена погребенных неведомы, предание же считает их крестоносцами, последними защитниками Святой земли. Так ли это, знает лишь Господь.