– Ухов, ну что?!

– Никого нет.

– Спускайся.

– Митяй, собирай вещи!

– Ухов, посмотри у немцев аптечки. Мне нужна перевязка. Да живее ты!

Пока Ухов меня перевязывал, Митяй трудился в поте лица. Сначала вычистил карманы немцев не хуже пылесоса. Губная гармошка, расчески, носовые платки, сигареты, семейные фотографии. Все это он запихал в вещевой мешок, где уже лежали консервы, аптечка, фляги с водой. Потом взялся за подсумки и оружие. Потом нашел себе сапоги по размеру, надел их вместо разбитых ботинок и расплылся в довольной улыбке. Снял с них куртки, а с одного стянул китель и штаны. Правда, одевать на себя не стал, а засунул в мешок. На себя надел ремень с подсумками и ножом, повесил на шею немецкий автомат, а сверху еще бинокль. Натянул на голову немецкое кепи. Оглядевшись, чуть нахмурился.

"Оно и понятно. Столько добра пропадает".

– Жетоны сними с фрицев.

– Жетоны? А! Бляхи, что на шее висят? Так это я разом!

Спустя десять минут мы вышли в обратный путь с пленным и картой с пометками, единственным документом, который нашли при немцах.

Митяй, несмотря, что нагрузился вещами по самые брови, не только бодро шагал, но и помогал мне идти. Ухов вел немца. Какое-то время мы шли, молча, потом я спросил у Ухова:

– Ты спал, когда нас немцы взяли?

– Э-э.... Нет! Они, гады, подкрались незаметно.... Не спал! Точно говорю! Подкрались.... Чем хочешь, поклянусь! - при этом его глаза воровато забегали.

– Ганс, вы взяли нас спящих?
– спросил я по-немецки разведчика.

Тот бросил на меня мутный взгляд, он все еще никак не мог прийти в себя, пару секунд соображал, потом сказал: - Да.

Я повернул голову к Ухову.

– Так ты думаешь, что тебе в отряде поверят?

Он догадался, что я спросил у немца и понял, что тот ответил. Теперь он старался не встречаться со мной глазами. Путь до леса мне дорого дался. Держался из последних сил. Стоило нам немного углубиться в лес, как мы устроили привал. Немец тоже себя неважно чувствовал. Его по дороге дважды рвало.

– Митяй. Ухов. Идете вместе в лагерь за помощью. Немца оставите со мной. У него, судя по всему, сотрясение головы, - я подтянул к себе автомат, передернул затвор и направил ствол на Ухова.

– Ты чего, парень?!
– вопрос понятный, вот только взгляд у него нехороший, исходит злобой.

За эти несколько часов этот человек сильно изменился. Причем в худшую сторону. По себе знал, что критические ситуации ломают здорово человека. А тут у него двойной стресс. Сначала попасть в плен к немцам и ожидать, что тебя скоро повесят, потом получить свободу и снова оказаться в подобном положении.

– Ухов, пойдешь без оружия. Ложи его на землю. Медленно.

– Ты, что мне не веришь?! Да я с начала в партизанском отряде! Жизнью своей рисковал, пока ты в своей Москве сидел!
– в его выкриках явственно звучали истерические нотки.

– Митяй! Забери у него оружие!

Ухов внезапно отскочил в сторону и уже взял винтовку наизготовку, как я спокойно сказал: - Дернешься, убью.

Партизан, с яростью глядя на меня, застыл, понимая, что так и будет, как сказал этот студент. Его схватка с гитлеровцами произвела на него неизгладимое впечатление. Этот убьет, рука не дрогнет. Единственным проявлением его дикой злобы стала с силой брошенная на землю винтовка.

– Снимай подсумки. Нож из-за голенища достань.

Глаза у Ухова потухли, стали безразличными. Он, не возражая, снял подсумки. Вытащил и воткнул в землю нож.

– Митяй, он арестован. Доведешь его до лагеря и сдашь Стукашенко. Попробует сбежать - стреляй! Ты все понял?

– Понял. Так мы пошли?

– Идите.

Я пришел в себя только на вторые сутки. Когда я открыл глаза, то увидел рядом со своим топчаном Наташу, которая спала, свернувшись клубочком на соседней лежанке. Лицо у нее было расслабленное и спокойное. Когда все окончательно удостоверились, что наши разведчики погибли, Наташа просидела в девичьей землянке почти сутки, плача навзрыд. Потом вышла, но ее было трудно узнать. Заплаканные глаза, растрепанная прическа, тоскливый, как у побитой собаки, взгляд. Я, Аня и другие ребята пытались ободрить, хоть как-то расшевелить ее, даже ежика как-то притащили, ничего не помогло. А сейчас даже немного улыбается. Я лежал и смотрел на нее. Сколько так времени прошло, не знаю, но дверь открылась и появилась Аня. Увидела, что я очнулся, и обрадовалась: - Костик! Какой ты молодец! Слушай, как ты нас напугал! Просто жуть!

От ее громкого, звонкого голоса проснулась Наташа и тут же захлопотала вокруг меня.

– Костик! Как ты?! Наверно пить хочешь?

Потом пришли командиры. Товарищ Зима пробыл недолго. Спросил про здоровье и сказал маленькую речь о комсомольцах - героях нашего времени и отбыл. Товарищ Град и товарищ Стук взялись за меня более основательно. Сначала потребовали от меня детальный рассказ о том, что произошло. Я им подробно все рассказал. Некоторое время они сидели и молчали. Обдумывали мои слова. Потом Градов рассказал мне то, что они узнали от немецкого разведчика. Оказалось, что они последние две недели рыскали по местности в поисках партизан. Им поставили задачу выяснить расположение партизанских отрядов. Две партизанские разведывательные группы наткнулись на немецких егерей и были уничтожены. Трупы партизан они забрали с собой. Их должны были вывесить в назидание в соседних деревнях. Дескать, так немецкие власти поступают с пойманными лесными бандитами. Короче, пропаганда!

– Ладно, Костя, я пойду, - Градов поднялся.
– Ты давай выздоравливай скорее, парень!

Как только захлопнулась дверь, я сказал:

– Слушаю вас, заместитель командира по внутренней безопасности.

Стукашенко усмехнулся.

– Значит, понял, о чем пойдет разговор. Это хорошо. С Василием Уховым нам все ясно. Говорил с ним, потом говорил с Дужко. Ухов сначала пытался врать, выкручивался, но потом сознался. Просил простить. Впрочем, речь не о нем, а о тебе, Костя.

"Началось".