Люди теперь могут путешествовать. Невероятно! Поразительно! Удивительно! Но вполне осуществимо. Уже со следующей недели! Можно вызвать такси! И доехать до станции Чаринг-Кросс! И нанять носильщика! Настоящего!.. Крылья, крылья голубки, я бы улетела, улетела, чтобы есть гранаты у неизмеримой лохани, полной синевы Реккитса!.. ("И я сказал: "Кто даст мне крылья, как у голубя, и я полечу и упокоюсь?" - Псалтирь, Псалом 54. "Реккитс Блу" - фирменное название синьки для белья - прим.перев.) Невероятно, но возможно!

Она почувствовала себя восемнадцатилетней. Дерзкой. Девушка, используя полную мощь легких истинной кокни, которой она обрывала своих оппонентов на митингах суфражисток еще до того как... как...
– бесцеременно прокричала в трубку:

– Я говорю, кто бы вы ни были! Думаю, что все свершилось. Разве в вашем районе не возвестили о новости пушками или гудками?

Валентайн трижды повторила, она не беспокоилась о леди Бластус или леди Бласт-кто-бы-ни-была. Она собиралась покинуть эту старую школу и есть гранаты в тени скал, где Пенелопа, жена Улисса (лат.форма имени Одиссей - прим.перев.) стирала белье. С обилием синьки в воде! Интересно, в той части мира белье отливает голубым, перенимая цвет моря? Она может! Она может! Она может! Уехать с матерью и братом и всеми туда, где можно поесть... О, молодую картошку! В декабре, когда море синее... Какие песни пели Сирены, да и пели ли...

С этого момента она не собиралась испытывать благоговение перед какой бы то ни было леди. До сих пор она, независимая молодая женщина со средствами, должна была проявлять уважение, чтобы не навредить школе и мисс Ванострат с попечительницами. Теперь же... Никогда и никому. Она прошла через жернова, весь мир прошел через жернова! Нет больше благоговения!

Как и ожидалось, за чрезмерное нахальство она немедленно получила щелчок по носу.

Шипящий жестокий голос отчетливо произнес адрес, который она не хотела слышать:

– Линкольнс...с...с...сИнн...

Грех!.. (игра слов, "sin" - грех, грехопадение - прим.перев.) Словно из уст дьявола!

Больно задело за живое.

– Я сейчас по этому адресу, - продолжил жестокий голос.

– Ну что ж, сегодня великий день, - мужественно ответила девушка.
– Думаю, вы тоже радуетесь, как и я. Я не слышу, чего вы хотите и мне все равно. Пусть все веселятся!

Она на самом деле этого желала. Иначе и быть не могло.

– Вы помните вашего Карлайла...
– прошелестел голос.

Именно этого она и не хотела слышать. Плотно прижимая трубку к уху, Валентайн оглядела большую классную комнату - это был даже зал, спроектированный так, чтобы вместить тысячу девочек, молчаливых, внимающих речи директрисы. Речи директрисы были отличительной приметой школы... Помещение угнетало!.. Зал был похож на нонконформистскую церковь - высокие, голые стены, готические окна, тянущиеся до обитого сосной лакированного потолка. Ощущение подавленности - еще одна отличительная примета этого места. Только не здесь, только не в этом месте оставаться в такой день!.. Надо выйти на улицы, где можно хлопнуть сложенной газетой (???) по каске полисмена. Это и есть Лондон настоящих кокни. Собственно, так и выражают себя настоящие кокни - приятельски похлопывают полисменов, потому что строгие полисмены, смущенные таким проявлением приязни, отрешенно возвышаются над ликующей толпой, как величавый тополь, подпираемый непримечательными овощными грядками!

Но она здесь, и ей беспощадно напомнили про несварение желудка Томаса Карлайла! (Томас Карлайл (1795-1881) - британский писатель, публицист, историк и философ шотландского происхождения - прим.перев.)

– О!
– вскликнула она в аппарат.
– Эдит Этель!

Эдит Этель Душемин, сейчас, конечно же, леди Макмастер. Как-то неожиданно было узнать ее в некой незнакомой леди.

Последний человек, о котором она могла подумать! Когда-то давным давно она решила, что между ней и Эдит Этель все кончено. Определенно, она не могла сделать шаг навстречу этой мстительной парвеню, из черных побуждений отвергшей их отношения. Отношения, из которых Эдит Этель не могла извлечь немедленной выгоды!

К тому же, будучи в эстетическом плане зашоренной и ограниченной, на все случаи жизни она имела соотвествующий набор цитат. Россетти - для любви, Браунинг - для оптимизма, реже Уолтер Савадж Ландор - чтобы показать знакомство с прозой для посвященных. И неизменный Карлайл, цитируемый для принижения пафоса "вакханалий" - Нового года, "Te Deum" (благодарственный молебен, исполняемый по большим праздникам - прим. перев.), побед, юбилеев, торжеств... пробирающийся сейчас по телефонным проводам:

– "...И тут я вспомнил, что был день рождения их Искупителя!"

Валентайн было знакомо, с каким презрительным чванством Эдит Этель нараспев читала отрывок из дневника Мудреца из Челси (т.е. Томаса Карлайла - прим.перев.), жившего недалеко от казарм:

– "...Сегодня, - цитата лилась далее, - я увидел, что солдаты у кабака на углу более пьяны, чем обычно. И тут я вспомнил, что был день рождения их Искупителя!"

Незаурядность Мудреца из Челси позволяет ему не помнить о Рождестве! Эдит Этель очень хотелось предстать незаурядной. Ей хотелось показать, что до тех пор, пока она, Валентайн Ванноп, не напомнила ей, леди Макмастер, о каком-то популярном празднике, она, леди Мак, и не подозревала об этом факте. Поверите, на самом деле не подозревала. Она живет во вдохновенном уединении с сэром Винсентом - критик, знаете ли; их взор устремлен на более высокие материи, они пренебрежительно относятся к воздушной тревоге и имеют на сегодняшний день, к их чести, весьма замечательную коллекцию первых изданий, признанных на высшем уровне друзей и регулярные домашние приемы.