Чертова куча... Прошу прощения, она имела в виду - удивительно много!.. мыслей пронеслось за десять секунд. Или, скорее всего, уже одиннадцать. Лишь позже она осознала, о чем именно думала. Десять минут спустя чьи-то крупные бесстрастные руки увели ее от телефона и посадили на прикрученную к полу скамью, напротив выкрашенной в минно-серый цвет равнодушной стены, характерной для Главных Частных Школ (Для Девочек)... и за эти десять минут мыслей было намного больше, чем за предыдущие два года. Или не так уж долго?

Скорее всего, это и не удивительно. Если не замечать, скажем, непреходящую тоску года два, а потом думать о ней в течение десяти минут, то можно передумать чертовски много за это короткое время! Вероятно, и о достаточном другом. К тому же от непреходящей тоски нельзя избавиться, как от бедности, например - она с тобой всегда и везде. По крайней мере, она всегда присутствует в таких монастырях, и отнюдь не в духовном смысле! С другой стороны, везде можно оставаться с самим собой наедине.

Хотя и не всегда... можно продолжать объяснять про правильное дыхание и не думать о том, как эта жизнь влияет на твою... Что? Бессмертную душу? Ауру? Личность?.. что-то...

За эти два года... о, ради Бога, пусть будут два года, и покончим с этим!.. она пребывала, должно быть, в... назовем это "состоянием анабиоза" и покончим с этим тоже! Что-то вроде, скажем так, подавления. Она подавляла - запрещала, - все мысли о себе самой. Разве она не права? Что могут треклятые прогерманцы думать о воющей, захваченной азартом и вопящей нации? Тем более ей не очень-то нравятся сторонники немцев как ее братец... Одиночка, непонятно как оказавшаяся среди... бездельников! Неопределенное состояние...

Но... Девочка моя, будь честна с собой! Когда слова из телефонной трубки повергли тебя в шок, ты уже знала, что два года отказываешься думать о том, было ли оскорбление на самом деле. Отказываешься думать об этом. И никак иначе! Никаких оправданий.

Конечно же, она не в неопределенном состоянии, а вполне себе в тревожном ожидании... Если он подал знак, - Эдит Этель сказала: "Я так понимаю, что вы не переписывались..." Или она сказала: "Не общались..."? В любом случае, ни то, ни другое...

Как бы то ни ни было, если эта серая Проблема, если этот спутанный клубок серой вязальной пряжи подал знак, означает ли, что никакого оскорбления не было? Или никакого смысла в этом шаге навстречу нет?

Если мужчина и женщина одного сословия находятся наедине, и мужчина даже не... является ли это на самом деле оскорблением? Подобная идея не придет в голову девушке до тех пор, пока кто-нибуль не заложит ее туда, но однажды прокравшаяся мысль становится неоспоримым убеждением! И естественно, это была Эдит Этель, внушившая эту мысль ей, Валентайн Ванноп, и, естественно, тут же сказавшая, что не верит, но дело в позиции... о, жены этого мужчины! Этого праздного, превосходящего по красоте лилии Соломона (???), удивительно грациозного и высокого, без изъяна и порока, беззаботно смеющегося, легко двигающегося по ровным аллеям существа, которое навечно запечатлено на глянцевых страницах иллюстрированных журналов в компании с Почетным Таким-то, вторым сыном лорда Такого-то... Эдит Этель была более великосветской. Несмотря на свой титул, - чем не могла похвастаться другая, - она была мечтательной. Она демонстрировала знания о книгах Вальтера Саваджа Ландора, и под влиянием поздних пре-рафаэлитов совсем недавно отказалась от мутно-янтарных бус. Леди Макмастер никогда не было в иллюстрированных журналах, что показывало ее изысканные взгляды. Она считала, что есть люди, непохожие на остальных, и для этих людей у нее всегда открыта дверь на ее Вечерах. Она была их Эгерией! Утонченное влияние!

Муж этой Женщины когда-то был допущен в гостиную Эдит Этель, но сейчас нет... Должно быть, его репутация окончательно погублена!

– Вздор! Прекрати!
– решительно сказала себе девушка.
– Ты влюблена в мужчину, женатого на знатной женщине, и ты расстроена, потому что дама с титулом вложила в твою голову идею, что "вы снова можете быть вместе". После десяти лет!.. Нет. НЕТ. Нет! Это правильно - расставить все по своим местам, но нельзя так грубо подгонять факты.

Если они снова будут вместе, что ожидает ее? Ничего, если смотреть правде в глаза, кроме как быть опять вовлеченной в ужасные страдания этого человека - это как несчастного машиниста затягивает в свои колеса бездушный агрегат, разрывая плоть и оголяя кости! После слов Эдит Этель это сравнение первым пришло ей в голову. Она испугалась, испугалась, испугалась! В этот момент она вдруг оценила все преимущества монашеской уединенности. К тому же ей очень хотелось бить сложенной газетой по каске полицейского в честь одиннадцатого ноября! (11 ноября - "День памяти павших", национальный праздник в Великобритании. 11 ноября 1918 года - день подписания Компьенского перемирия, положившего конец военным действиям Первой мировой войны, - прим.перев.)

Этот человек - у него нет мебели, похоже, он не узнает привратника... Не в своем уме. Не в своем уме и с окончательно погубленной репутацией, чтобы не быть допущенным в гостиную дамы с титулом, завегдатаям которой можно верить - они не будут заниматься с тобой любовью при слабом побуждении с твоей стороны, даже если вы останетесь наедине...

Ее благородная душа отозвалась болью:

– Это несправедливо!

Несправедливость окружала его со всех сторон. До войны, и, естественно, до того, как он одолжил все свои деньги Винсенту Макмастеру, этот серый гризли отлично вписывался в сельско-приходскую гостиную Эдит Этель Душемин - его встречали с воодушевлением!.. После войны, когда - предположительно, - деньги закончились, а сознание затуманено - у него нет мебели, и он не узнает привратника... Теперь, после войны и без денег он не вписывается в Салон леди Макмастер - только она дает приемы в Лондоне.

Это называется - подставить подножку.

Очевидно, так и нужно было сделать. Таких героев войны развелось предостаточно, и Салон перестанет быть Салоном, если позволить им всем явиться на вечер. Особенно если ты им должен!.. Насущная проблема в масштабах страны грозила стать подавляющей уже скоро, через двадцать минут, как только закончится салют - обедневшие герои войны вернутся назад. В бесчисленном множестве. Придется сказать горничной, что меня нет дома для... семи миллионов!

Погодите-ка... А где они все остановились?