— О боже мой, ты так зовешь меня в постель… — игриво промурлыкал парень, притягивая меня к себе. Фыркнув, я приподнялась на носочки и, обняв его за шею, запустила пальцы во влажные после душа волосы, отвечая на поцелуй. — М-м-м… — скривившись, брюнет чуть отстранился. — Больно рот открывать.

— Чудо ты в перьях, — вздохнула я, гладя его по голове, — как можно было сразу оба уха простудить?

— Я тала-антливый, — хитро прищурился оборотень, укладываясь на бок.

— О да, я в курсе, — не сдержав улыбку, я закапала лекарство ему в ухо и скатала кусочек ваты в плотный цилиндрик, — может, тебе обезболивающее выпить на день? Или ты и так заснешь?

— Я даже со сломанной рукой засыпал, как только солнце вставало, — усмехнулся Егор, зевнул и, прижав ладонью ухо, скривился.

Рассмеявшись, я поцеловала его в лоб и аккуратно заткнула ваткой ухо:

— Переворачивайся, мученик.

— А ты обещала пожалеть!— капризно напомнил оборотень, ерзая.

Да уж, помню это чувство, когда холодное лекарство в горячее воспаленное ухо, брр…

Вздохнув, я перелезла через него и тоже легла, гладя темные волосы. Удовлетворенно урча, парень сполз пониже и обнял меня за талию, прижавшись лицом к моей довольно плоской груди. Глаза его сонно слипались, он проворчал пожелание спокойного сна и только чуть поморщился, когда я вставляла ватку ему в ухо. Такой милый… И совсем не нарцисс!

Вечером он все никак не хотел вставать, даже решил пропустить первый ужин, закопавшись носом поглубже в подушку. Так что я собралась и, закинув пакет с пижамой к себе в комнату, пошла одна.

Оборотни смотрели на меня чуть настороженно, остальные пялились открыто и по-разному — завистливо, насмешливо, зло. Ничего не понимая и будучи изрядно смущена таким вниманием, я толком не позавтракала и торопливо слиняла подальше от скопления народа. Что случилось-то? Что могло за день такого произойти?

В том, что что-то произошло, я убедилась перед первым же уроком. Почти все уже были на своих местах, я даже написала Егору, чтобы удостовериться, что он проснулся и не опоздает. И он не опоздал. За три минуты до звонка вошел с настолько непроницаемым лицом, что я сразу заподозрила неладное. Его сородичи предупреждающе вскрикнули, попытались ухватить его за руку, но не успели, и стоящий возле своего места Максим получил такой удар в челюсть, что упал спиной на парту, перекувырнулся через нее и свалился на пустые стулья в проход.

— Егор! — возмутилась я хором с учительницей.

На его плечах уже повисли двое ребят, уговаривая успокоиться, а он только стоял и все с тем же безразличным выражением лица смотрел, как Степанчук поднимается, держась за подбородок. И как еще сознание не потерял?

— Так, Егор, немедленно к завучу! — учительница храбро встала между оппонентами. — А Максима кто-нибудь проводите в медпункт.

К моему удивлению, никто этого делать не захотел, ей пришлось назначить провожатого. Егор ушел, даже не взглянув на меня, хотя я стояла в шаге от него. А оборотни точно знают, что за хрень.

— Ребят, — с трудом переборов себя, я подошла к ним, пользуясь тем, что перемена еще не кончилась, — что это было?

— В группу зайди, — нестройным хором ответили мне.

Я молча кивнула, села на свое место и достала телефон.

Что ж, я ожидала многого, но не такого. У нас в группе записи может публиковать любой из участников, а админит там один из завучей. И вот последняя опубликованная запись под авторством Степанчука — две фотографии и короткий текст. На первой мы с Егором, судя по одежде, этим утром, целуемся — сфотографировано через окно, но его комната на втором этаже! На другой фотке мы спим, я обнимаю его голову, он уткнулся лицом мне в грудь. Но сделана фотография явно с близкого расстояния, то есть, Максим забрался в запертую комнату! А Егор с больными и заткнутыми ушами и не слышал этого. А подпись гласила: “Странная школа, где разнополым ученикам без вопросов позволяют жить в одной комнате. Я понимаю, что сиськи любимой — уютный уголок любого парня, но для этого же они, сиськи, должны быть.”

Не в силах управлять отвисшей челюстью, я с округлившимися глазами отложила мобильный.

— Он что, бессмертный? — в ужасе прошептала я, закрыв лицо ладонями.

Это, типа, месть за мой отказ? Или месть Егору? Неужели он думал, что ему это сойдет с рук? И как Егор его не убил вообще? Я бы тоже ударила, вот козел!

Уже в конце урока мой парень вернулся от своего оборотнического завуча и с по-прежнему бесстрастным лицом сел на свое место. Я проверила группу — запись уже удалили. Надеюсь, Егора не сильно наказали? Он же оборотень, а тут его предмет воздыхания оскорбили, да еще и влезли так нагло в нашу с ним личную, я бы даже сказала, интимную жизнь. Нет, ну каков урод, а!

После звонка Егор ушел буквально сразу, а я замешкалась, собирая вещи. Догнала его в еще почти пустом коридоре, ухватила за руку и не успела ничего сказать, как он довольно сильно впечатал меня в стену и поцеловал до грубости властно.

— Я люблю тебя, ласка, — шепнул он, потираясь носом о мой висок, — прости, не сдержался, но никому не позволено тебя оскорблять.

И ушел. Я сползла по стене, кусая губы. То есть, еще и он со мной не будет нормально разговаривать, да?

В начале следующего урока учитель передал мне письмо от завуча, в котором говорилось, что отныне и до конца обучения мне запрещено видеться с таким-то оборотнем вне общественных мест, как и появляться во флигеле. Во избежание повторения якобы. Мы можем проводить время вместе в столовой, библиотеке и классах, а так же во время выездов в город в выходные.