— Ты че, ебанулся? — моментально завелся мой муж. — Тебе тут что, совок, что ли?

— Такой порядок, — ответил отделенный от нас стойкой мужчина в унисон с подошедшей женщиной.

— И ты, девочка, не должна жертвовать собой ради этого неблагодарного мужика! — продолжила она уже одна. — Он тебя просто использует, а как надоешь — выбросит и не вспомнит, так уж в апокалипсисе заведено.

— Тебя не спрашивали, дамочка, — огрызнулся Лев, — если тебя выбросил какой-то мужик, это не значит, что я выброшу свою жену, — она вздрогнула. Видимо, он попал точно в цель, — и твой гипертрофированный феминизм тут ни к чему, пока я не разберусь, какого хуя моя жена должна ходить голодная в этой ебаной крепости. Не можете кормить всех — отпустите нас и не занимайтесь этой ебаной благотворительностью, расхуячивая чужие джипы!

— Лев, Лев, эй… — я ухватила его за локоть, стараясь успокоить. Ишь, разошелся… — Не буянь, все сейчас спокойно решим.

— Я не дамочка, — сцепив руки за спиной, шатенка покачнулась с пятки на носок, — я — глава этой крепости.

— Вот и скажи ему дать поесть моей жене! — Лева все еще был зол, но немного сбавил обороты, потому что я крепко вцепилась ему в руку.

— Но она не работала, — приподняла брови командирша, — она с самого утра прохлаждалась рядом с тобой.

— И всем похуй, что она поддерживала меня в работоспособном состоянии, — закатив глаза, брюнет ухватил поднос, — убью вас всех ко всем ебаным хуям, дегенераты.

Усевшись за свободный стол, он всучил мне картофелину, яблоко и половину ломтя хлеба.

Наверное, не стоило говорить при всех, что хочет убить, но… Они заслужили. Дебильная система — сами же разрешили мне не работать, а теперь ерундой страдают. Видимо, с главнючкой так еще никто не разговаривал — до сих пор стоит и смотрит на нас с нечитаемым выражением лица.

========== Часть 19 ==========

После ужина, который мне опять не дали, мы сидели в выделенной нам комнатке на кровати. Лева любил так сидеть, когда у нас еще были спокойные вечера с фильмами и котлетами. Никогда не подумала бы, что мужчина вроде Левы будет готов продать душу за вполне обычные котлетки с пюре и каким-нибудь салатом. Домашненький такой.

— Чего улыбаешься? — целуя мои руки, он лукаво глянул на меня исподлобья.

— Вспоминаю просто, — взъерошив немного отросшие темные волосы мужа, я наклонилась и поцеловала его в кончик носа.

Это потом я узнала, что поцелуи в позе, в которой мы сейчас сидим, называются эскимосскими. А когда он в то самое утро после первой игры вот так меня усадил между своих колен и закинул мои ноги себе на бедра, я чуть не сгорела со стыда. А Лева все шептал, целуя меня в шею, что счастлив, счастлив, счастлив возможности быть со мной. В тот же день поволок меня подавать заявление и покупать кольцо, познакомил со Светой, которую Олег отказывался отпускать от себя хоть на метр.

— И где сейчас наша безоблачная жизнь, — вздохнул Лева, уткнувшись лбом мне в плечо. И вдруг тихо, еле слышно прибавил: — я не хочу умирать, — такой тон и такие слова я слышала от него впервые, поэтому замерла. Не хочется смущать его взглядами. Пусть выговорится, если нужно, ему очень досталось в последние дни, — смерть всегда представлялась мне чем-то единовременным, непредвиденным, я часто ее избегал. Даже не боюсь ее. А сейчас она какая-то неотвратимая, я ничего не могу сделать, — обняв меня за талию, он притянул меня чуть ближе. Одной рукой я мягко погладила его по шее, пытаясь поддержать. Если я что-нибудь скажу, атмосфера будет нарушена, нельзя так с ним. И так будет, наверное, стесняться своей минутной слабости, — но больше всего меня пугает не она. Хрен со мной, я заслужил. Тебя жалко, — прикрыв глаза, я прижалась скулой к его плечу, сопя в шею, — ты молодая, хорошая, тебе бы еще жить и жить. Если бы был Олег или Шурка, я бы не колебался, застрелился бы сразу, оставил тебя им. Так жалко, что твоя жизнь вот так кончится, так жалко все, что еще с нами было бы впереди, жалко время, которое у нас отняли, все счастье отобрали, и я ничего не могу, совсем ничего…

— Я бы всю жизнь променяла на один день с тобой, — прошептала я. Брюнет вздрогнул и на секунду сжал меня крепче, — и мне ничего не жалко, даже того, что могло бы быть с нами. Пока ты рядом, я ни о чем не жалею.

Лева отстранился ровно настолько, сколько нужно было, чтобы поцеловать меня. Этот поцелуй напомнил мне наш первый настоящий — мы оба не могли поверить, что есть друг у друга.

— Я… Знаешь, я первое время думал, что в раю, — чуть дрожащим голосом усмехнулся он, — что убили меня в первой игре, и я попал в, мать его, гребаный рай. У меня было все, о чем я только мог мечтать, у меня была ты, была Света, я имя ребенку нашему выбирал, планировал, когда ему появиться, я был счастлив до небес. Мой маленький ангелочек, я совсем не заслужил тебя, совсем, я такой ублюдок, я женщин пытал, убивал детей, а все за деньги. Деньги-деньги-деньги… — я сглотнула, но он, к счастью, прижался лбом к моему лбу и закрыл глаза, в которые я сейчас не хотела смотреть. Я давно приняла его сущность, но… Наверное, я правда слишком наивная для любого мира, хоть старого, хоть нового. — Я лежал по ночам рядом с тобой, смотрел на тебя и думал, где и когда я смог сделать что-то хорошее, чтобы заслужить тебя. Как могла ты достаться такому ублюдку как я. Думал, что было бы, если бы не игра. Если бы я встретил тебя так, просто, без всяких зомби. Наверное, следил бы за тобой, обклеил всю квартиру твоими фотками и спивался, потому что ты никогда бы не полюбила меня, если бы не игра…

— Ты умеешь быть добрым, когда тебе надо, — я улыбнулась, когда он все же посмотрел на меня полным боли взглядом, — уверена, ты бы хорошо себя вел, и я бы все равно тебя полюбила. Мне даже трудно поверить в твои рассказы, несмотря на то, что ты убиваешь чуть ли не у меня на глазах, потому что первым впечатлением была твоя доброта. Может быть, ты добрый только со мной, не спорю. Но я тебя другим не знаю.

— Может быть, те войны правда были на благо человечества, — пробормотал Лева, мягко касаясь губами моего носа, щек, подбородка, — или кармы не существует, и ты досталась мне просто так.

Улыбнувшись, я обхватила ладонями лицо человека, терзаемого болью и запоздалым раскаянием, ласково погладила большими пальцами резче проступившие за недели нервного состояния скулы и поцеловала его. Потому что, каким бы он ни был беспринципным и жестоким, со мной он всегда мой милый, домашний, ласковый кот.

С грохотом, от которого мы оба подпрыгнули, а Лев крепче прижал меня к себе, дверь распахнулась. Хотя я запирала хлипкий замок…

— Мужчине и женщине запрещено жить в одной комнате! — объявила явившаяся в сопровождении двоих бойцов “глава крепости”.