— А чего ты не пускаешь меня в Венецию?

— Спать пора, а не по каткам разгуливать. Марш!

— Да пускай мальчик погуляет, — попробовал заступиться Телюков.

— Поздно уже. Домой пора. — Вера Иосифовна схватила Вову за руку и потащила домой.

Игра продолжалась. А Нины все не было. Телюков собрался было идти на розыски, как вдруг — это было уже в одиннадцатом часу вечера — за деревьями мелькнул ее красный костюм. Она прошлась на коньках, стройная и гибкая. На какое-то мгновение затерялась в толпе, потом снова показалась уже в другом конце катка. Телюков подкатил к ней, поймал за руку.

— Добрый вечер, Нина.

Она повернулась к нему, ласково улыбаясь.

— Где ты так задержалась?

— А как ты думаешь?

Он почувствовал сквозь перчатку тепло ее руки, и это тепло волнами растекалось по всему телу.

— Ну а как там на аэродроме? — спросил Телюков, не находя других слов.

— Как всегда. Сидят в землянке. Дроздов и Махарадзе играют в шахматы, а командир полка письмо все читает да перечитывает… Жена прислала. Говорят, очень красивая у него жена, молодая, студентка…

Упоминание о Лиле неприятно отозвалось в сердце Телюкова.

— Говорят, что на вербе груши растут, — произнес он, стараясь скрыть невольное раздражение.

— Нет, нет, она действительно хороша. — Нина, словно нарочно, дразнила его. — Я видела ее фотографию. У подполковника. Сидит, ужинает, а сам на фото все посматривает. Очень, наверное, любит ее. Боже, а как я мечтала об институте, — вздохнула она. — Геологом хотела стать. А теперь, видишь, посуду мою…

— Пойдем, Нина, — прервал ее Телюков.

— Куда?

— Не бойся, не ко мне. Покатаемся.

Они взялись за руки, прошлись по площадке и, не сговариваясь, остановились под пихтой, где Телюков прятался от Лизы. В ветвях висела синяя лампочка, и в этом призрачном свете Нина выглядела очень бледной, резко обозначились черные тени под глазами.

— Плохое настроение, Ниночка?

Нина смахнула снежинку с ресницы.

— Да, неважное… Иногда думаешь… накинуть бы петлю на шею. Легкая смерть, говорят…

— Нина, опомнись, ну что ты говоришь, Нина…

— Ах, милый, если бы ты знал! — Она внезапно упала ему на грудь и заплакала.

— Ну вот, Ниночка… Ну что ты, успокойся…

Девушка подняла полные слез глаза и тоскливо посмотрела на Телюкова. Слезы и этот застывший взгляд Телюков понял по-своему.

— Успокойся, Ниночка… Я никогда ни одним словом не упрекну тебя… Никогда не коснусь твоего прошлого, слышишь? — Он поцеловал ее, почувствовав на губах солоноватый привкус слез.

Она печально улыбнулась:

— Ты добрый. Я тебе верю… Но это совсем не то, что ты думаешь…

— А что же, Нина?

Она промолчала.

Над городком ярко вспыхнуло небо. Рассыпаясь разноцветными огоньками, с шипением взвилась ракета. Это лейтенант Байрачный «делал световой эффект».

— Ой! До чего ж красиво! — с детским восхищением воскликнула Нина. — Сколько живу в тайге, а такого еще не видела. Чудесные вы люди, летчики!

— Ну, вот видишь, конечно же, чудесные! А ты почему-то боишься сказать мне… Но сегодня ты должна это сделать. Мне нужно знать о тебе все. Ты помни одно, твердо помни: разделенное горе — половина горя.

— Ого, ты уже заговорил тоном приказа… Я даже побаиваюсь тебя… Нет, нет… Ты не оставишь меня? Ну, говори, говори же! — Она снова всхлипнула и задрожала как в лихорадке.

«Ее гложет какая-то страшная тайна, которая заставляет ее страдать!» — подумал Телюков, чувствуя себя беспомощным и растерянным. Он что-то говорил, должно быть, наивное и глупое, в нем как бы смешались мысли и чувства. Но вот в голове начало проясняться. Он понял одно: перед ним девушка, мимо которой он уже не может пройти равнодушно. Она прочно вошла в его жизнь, с ним связаны ее надежды, ее будущее.

— Пойдем, Ниночка, домой, — сказал он просто. — Все равно это неизбежно.

— Ну что ж, пойдем, — неожиданно согласилась она.

Они пошли к коттеджу напрямик. Медленно поднялись по лестнице на второй этаж. Вошли в комнату, сняли ботинки с коньками. Телюков протянул Нине свои домашние туфли, а сам сунул ноги в унты.

— Ну, вот я и у тебя, — как-то болезненно улыбнулась Нина. — Пришла… Странно все это. Ты ведь, по сути, чужой мне человек. А я — дурочка… Нет, я сейчас уйду. Я не хочу причинять тебе боль… Прощай. — Она говорила отрывисто, возбужденно и, как была в туфлях, так и устремилась к двери.