Шрифт:
Челматкин постучал. Дверь отварилась не сразу.
— Полковник просил, чтобы передали ему табак, — сказал шофер Харитине Львовне.
— Входите, я сейчас передам, — ответила она из прихожей.
Лиля не решалась выдать свое присутствие. Она вся дрожала, руки ее были холодны как лед.
Вскоре Челматкин уехал, а Поддубный направился к себе домой, и в тот момент, когда он проходил мимо палисадника, Лиля тихо окликнула его.
— Вы, Лиля? — удивился Поддубный.
— Тише…
— Почему вы не спите так поздно?
— Я… просто вышла…
Лиля заранее приготовила и обдумала слова, которые, пользуясь удобным случаем, должна была сказать Поддубному. Она даже перевела их мысленно на английский язык, боясь, что кто-то подслушает их разговор. Но в последний момент, когда она приблизилась к нему вплотную, мужество оставило ее. Ее показалось, что ее так называемое «окончательное решение» глупое и фальшивое.
— Да… я вышла… — повторила она чуть слышно, не находя других слов.
Поддубный решил, что с девушкой что-то произошло и она поэтому так сильно взволнована и расстроена.
— Сядьте, Лиля, — сказал он мягко, усаживая девушку на скамейку, и сам присел рядом. — Я читал афишу — в субботу концерт художественной самодеятельности.
Он умышленно заговорил о концерте, чтобы отвлечь внимание девушки от того, что так встревожило ее.
— Да, мы приготовили концерт, — с трудом вымолвила Лиля и снова замолчала. Ей вдруг стало мучительно стыдно… Одна в такое позднее время, полуодета, что он подумает о ней?
— Меня, Иван Васильевич, — начала она нерешительно, — очень волнует одна вещь… Вы ходите по вечерам к отцу…
— Вам это неприятно? — вырвалось у Поддубного.
— Конечно, нет, но… я хочу, чтобы вы правильно поняли меня. — Лиля перешла на английский язык… — Ведь по вашему самолету умышленно стрелял Телюков…
«Она встревожена из-за меня… неужели права была Вера Иосифовна?» — подумал Поддубный, загораясь надеждой.
— К счастью, — продолжала Лиля, — он промахнулся. Но ведь могло быть иначе…
— Что вы, Лиля! — удивился он. — Вы ошибаетесь. Просто у Телюкова было намерение отбить мишень и он осуществил его.
— Он стрелял по самолету, но промахнулся.
— Вы ошибаетесь, Лиля. Кроме того, у Телюкова промахов не бывает. Он летчик особенный… Вы напрасно волнуетесь…
— Может быть… Но все-таки…
— Вы не хотите, чтобы я ходил к вам?
— Да. Я просила бы вас об этом, — вымолвила Лиля вопреки желанию, каким-то чужим голосом. Она тут же поднялась и поспешила к калитке.
Если бы Поддубный попытался удержать ее, то, пожалуй, она убежала бы, смутившись, почувствовав себя счастливой. Но он, как ей показалось, легко примирился с ее решением, да вдобавок еще расхваливал Телюкова. «Зачем это? — с огорчением спрашивала себя Лиля, остановившись у калитки. — Да ведь он безразличен ко мне… А я, глупая, чуть не призналась ему в любви…
И вот награда: иди спать и ничего плохого не думай о Телюкове. Он сам толкает меня в объятия другого… Неужели он воспринял мое предупреждение, как прямой намек?»
Любовь, стыд, жаркая обида — все это клубком сплелось в голове девушки. Она шарила рукой по доске, искала задвижку, чтобы отпереть калитку, и не находила ее в темноте…
Но еще большее волнение охватило Поддубного. Как понять ее слова? О ком же она тревожится? О Телюкове? Или о… нем самом? Лиля, его втайне любимая Лиля, да неужели же она любит его?
Он поспешил к ней.
— Лиля…
— Оставьте меня! — сердясь на себя, сказала она, вздрагивая от рыданий.
— Что с вами, милая вы моя? — Он осторожно повернул ее к себе. — Скажите мне всю правду. Что вас мучит?
Лиля прижалась к его груди мокрым лицом, и он, оцепенев от счастья, вдыхал запах ее волос. Молча он повел ее снова к скамейке под карагачем.
Она покорно шла за ним, уже не владея собой, уже не умея дальше скрывать свои чувства…
Долго сидели они, прижавшись друг к другу. Поддубный целовал ее холодные пальцы, согревал их в своих больших теплых руках.
— …Подумать только, все это время ты так мучилась…
— Я не знала, что со мной…
— А я, Лиля, полагал… Да, я полагал, что ты любишь Телюкова и что я невольно стал вам помехой. А это нехорошо. Не к лицу мне это… Лиля! Ведь я начальник…