– Вот привязался-то со своим «умер».

– Простите, но мне слишком хорошо.

– И что? Я тебе обещаю, что если ты по своей глупости умрешь, тебе будет куда хуже, я тебе такое устрою…

– Почему я вас так люблю?

– Потому что… я уже объяснил. Да, я тебя еще выдрать обещал, и любви твоей сразу поубавится. Набрось халат, иди, приведи себя в порядок, я чай заварю. Осторожнее, голова закружится – сразу сядь, прямо на пол и голову вниз.

За чаем Аланд распекал Коха в самых изощренных выражениях, а Кох ничего не мог с собой поделать – улыбался.

– Если бы я знал, что вы не только во сне, я бы давно ушел вас искать, – объяснялся в любви Кох.

– Интересно, куда?

– Где мы? В окне ничего не видно – только белые стены и деревья.

– Пока меня не будет, дальше этого белого забора, пожалуйста, ни ногой.

– Конечно, я от вас никуда не уйду, теперь мне не надо вас искать.

– Вильгельм, ты и в самом деле глуп настолько, что не понимаешь, что ты сидел у меня вот здесь постоянно? – он ткнул себя между бровей. – Я мог не укараулить тебя, мог не успеть выбить ружье, не успеть приехать, почему ты не доверял ни мне, ни себе? Ты за столько лет не понял, что я вижу всю твою жизнь, и что она мне не безразлична?

– Я думал, это странные, хорошие сны.

– Вильгельм, я бы рад всегда смотреть только на тебя, но, поверь, я тоже человек, у меня бездны работы, я отвечаю не за тебя одного. Я объяснял тебе больше, чем многим, ты был готов меня воспринимать, но на тебя я и рассердился, не думал, что ты можешь так легко от всего отречься из-за того, что какой-то дурак что-то сказал. Все и всегда что-то говорят, и умное куда реже. Здесь ты в безопасности, тебе будет хорошо, спокойно работай, ты любишь уединение, чем заниматься, объясню. Я буду приглядывать за тобой, но надеюсь, что ты больше не станешь так нарушать мои планы, как это было две недели назад.

– Две недели назад?

–Да, ты уже одиннадцатый день здесь. Я привел тебя в чувство, потому что рана затянулась, обошлось. Еще чаю?

– Нет, спасибо. От него очень тепло, мне стало совсем хорошо.

– Тогда пройдемся по Корпусу, я тебе покажу твои владения, чтобы ты не плутал. Здесь никого не бывает, сюда никто не придет и не побеспокоит тебя.

– Где мы?

– Это предместье Берлина. В мое отсутствие будешь делать гимнастику, которую я тебе покажу, чтобы устранить последствия твоего необдуманного выстрела и полностью восстановить безболезненную, свободную подвижность плечевого сустава. Пара миллиметров, Вильгельм, и ты бы тут не находился! Жизнь, это школа, Вильгельм, даже если ты получил плохую отметку, это не повод прекращать работать над знаниями.

Он повел Коха через улицу (ночь была теплая, ясная, пахло сиренью), вошли в тренировочный зал, Аланд заставил Коха несколько раз повторить целый цикл упражнений, показал, где хранится одежда для занятий, где душ, и повел обратно, но не на второй этаж, а на первый. Они вошли в другой зал, вспыхнул неяркий свет на сцене и осветил два рояля, один зачехленный, второй открытый.

– Запомни, как я сажусь за инструмент. Сядь сам. Расположение нот на клавиатуре ты знаешь, у вас было дома пианино.

– Да, но я очень не любил, когда оно звучало, это было шумно и болела голова.

– Естественно, если на нем барабанят для детей марш, польку или галоп. Мы говорим о другом. Вот сборник упражнений, сыграй самое первое правой рукой.

– Я никогда не играл.

– Набери ноты, это удобная комбинация даже для неподготовленной руки.

Аланд смотрел, как расположилась на клавиатуре рука Коха, кивнул.

– Играй упражнения минут по тридцать, по часу, хорошо, если ты сделаешь это за день два-три раза.

– Зачем, господин Аланд? Я не люблю музыку.

– Сейчас тебе неприятен звук рояля?

– Он не раздражает, он нейтрален.

– Перейди в зал, сядь, где хочешь.

Кох спустился в первый ряд, сел в мягкое черное откидывающееся кресло.

– Слышал ли ты эту музыку?

После первых же нот Кохом овладело странное беспокойство: мелодия разошлась на голоса, он ощутил стройное параллельное движение времен и пространств, звук требовательно, как напористая рука, ухватил его за сердце и не отпускал. Такой выраженной стройности Коху слышать не приходилось, в ней и была необыкновенная красота этой музыки.

– Что это? – спросил Кох, когда Аланд повернулся к нему.

– Эта музыка тебе нравится? Иоганн Себастьян Бах. То, что тебе резало слух, музыкой не являлось, а Баха ты мне переиграешь.

– Я смогу?

– Будешь слушаться, сможешь.

– Как вы играете!..

– Чем больше ты в мое отсутствие освоишь упражнений, тем лучше. Вот метроном, если возникнут сомнения, удерживаешь ли ты ритм, проверь себя. О том, что вверх играют крещендо, вниз диминуэндо, ты понял. Внутри каждого упражнения, каждого периода стоит осмыслить динамику, движение на протяжении всего упражнения не должно прекращаться, замирать или ломаться. Это должно звучать примерно так… Двумя руками нет смысла играть, пока каждая рука не будет удерживать строгий ритм.