Идея Берриджа основывается в большей степени на роли министров иностранных дел, и он, как будто, не догадывается, что министры не выступают без поддержки министерств, и министерства иностранных дел, которые они возглавляют, являются на сегодняшний день наиболее важными институтами мировой политической системы. Они обладают многочисленными экономическими, финансовыми, политическими и человеческими ресурсами для планирования и ведения внешней политики государства. С такими ресурсами кажется непостижимым, что министерства иностранных дел берут за основу тактику дипломатии прямого набора, в то время как могли бы затрагивать более существенные темы. Тем не менее, дипломатия прямого набора могла бы позволить министрам обращаться за советом и разъяснениями к своим оппонентам по различным вопросам. Как бы то ни было, использование данной стратегии является признаком слабости и беспомощности дипломатического корпуса и показателем некомпетентности главного министра, который, возможно, не осознает степень возложенных на него задач. Берридж говорит о том, что это масштабные мировые проблемы и телекоммуникационный прогресс открыли доступ дипломатии прямого набора на международную арену. Тем не менее, можно предположить, что появление «дипломатии прямого набора» вызвано утратой строгого порядка в институтах, которые, чтобы «выжить» должны прежде всего отвечать требованиям современного общества. А значит можно считать, что институты подстраиваются под социальную среду, в которой они находятся, хотя порой и ложную.

В конце концов, постулаты «дипломатии прямого набора» могут оказаться непригодными, хотя и относительно удобными для министерства иностранных дел, поскольку они остаются неписаными нормами. А раз не существует законов, регулирующих эту стратегию, министерства иностранных дел могут аннулировать любые действия, в особенности соглашения, установленные в процессе ее применения. Тем более это касается случаев, когда последствия данных соглашений вредят внешней политике или нарушают юридические нормы, установленные государством. Поэтому методы «дипломатии прямого набора» зачастую сопровождаются таким явлением, как «Антидипломатия», поскольку могут оказаться запрещенными. В то же время они не влияют на юридические вопросы государства и действуют за спиной министерств иностранных дел. Говоря о функциональности данной стратегии, стоит отметить, что она изнутри разрушает институт министерства иностранных дел без всякой на то необходимости.

В теории, внешней политикой государств является политика, устанавливающая типологию дипломатических стратегий, которые будут использоваться для достижения целей. Тем не менее, этот подход может претерпевать изменения в связи с особенностью политических элит, контролирующих центральные органы исполнительной власти, не признавать однократность, взаимозаменяемость дипломатических стратегий и их свойство приспосабливаться к намеченным планам; а также не считать дипломатию частью внешней политики несмотря на то, что некоторые ученые и политические деятели настаивают на обратном. Примерно то же происходит и с понятием государственного суверенитета. В большинстве случаев национальные политические элиты, контролирующие центральные органы исполнительной власти, не осознают, что имеют в своих руках суверенитет государства, который может стратегически способствовать достижению различных международных целей. Напротив, те политические элиты, которые учитывают этот факт, понимают, что аккредитация граждан и институтов позволяет придать особую силу международному представительству, впоследствии позволяющему открыть любые двери и создать больше возможностей для заключения соглашений, чем бесконечный процесс дипломатических переговоров, который зачастую оказывается безрезультатным не только по причине имеющихся разногласий между сторонами, а вследствие диспропорции в количестве дипломатических представителей, участвующих в диалоге. Например, когда была создана ООН, власти многих стран воздержались от вступления в ее состав, поскольку считали ее «подозрительной» и угрожающей суверенитету государств. Более «продвинутые» политические элиты были первыми, согласившимися принять участие в этом проекте, в то время как другие тратили годы на осмысление происходящих вокруг событий. В конце концов политические элиты стали применять рациональный подход, а также оперативно действовать и принимать решения в вопросе назначения своих представителей. Тем не менее, если судить по политической роли многих послов, принимающих участие в заседаниях, сегодня в ООН по-прежнему наблюдается определенный дисбаланс. Одни проявляют большую активность и инициативность по сравнению с другими. Можно сослаться на то, что такая деятельность является следствием личностных характеристик и знаний каждого; также можно утверждать и то, что их политические роли соответствуют строго предоставленным полномочиям, в рамках которых одни представители имеют право принимать решения и выдвигать инициативы, другие же предпочитают хранить молчание и посещать заседания «для галочки». Это может произойти как в посольстве, так и в делегации. Как сложилась такая ситуация, при которой выделенная доля суверенитета государства может повлиять на политические результаты? Трудно дать точный ответ на данный вопрос. Накопленные знания и опыт позволяют сформировать общую картину выделяемых квот и то, как эти квоты, в свою очередь, влияют на деятельность наднациональных органов и полномочия дипломатов.

С юридической точки зрения понятие «доли суверенитета» легче обнаружить в деятельности наднациональных организаций. На этом уровне политические элиты, контролирующие центральные органы исполнительной власти, наделяют долями суверенитета своих государств наднациональные организации [267] с целью упростить процесс осуществления контроля и защиты общей политики между государствами-членами в вопросах, которые по степени важности следуют после защиты национальных интересов. Другими словами, наднациональные организации могут действовать в ситуациях, вызывающих равный интерес у государств-членов, каждому из которых, в свою очередь, оставляют возможность действовать самостоятельно в вопросах национального характера. Наднациональные организации могут осуществлять свою деятельность в таких областях, как торговое, финансовое и технологическое развитие; демократия; защита окружающей среды; укрепление мира; защита прав человека; политическая и экономическая интеграция; верховенство права и закона; искоренение голода и болезней. Тем временем государства-члены все еще могут осуществлять свой суверенитет в национальных делах: устанавливать налоги, управлять избирательными системами и правовыми вопросами, структурировать планы развития территорий, разрабатывать курсы внешней политики, равно как и инвестиционные программы и др.. [268] Когда политические элиты предоставляют доли суверенитета руководству наднациональных организаций, они дают понять, что их государства будут подчиняться принятым решениям данных организаций при условии, что эти решения будут относиться к ранее обсужденным темам. Таким образом государства обеспечивают контроль над большей частью своего суверенитета. Эти политические отношения, характеризующиеся подчинением государств наднациональным организациям, решения которых в тех или иных областях имеют больший «политический вес», наводят на мысль о том, что на международной политической арене каждый участник играет определенную роль, выстраивая в политической системе мира некую иерархию. [269]

Эта идея нашла отражение в трудах Михайло Месаровича и Дональда Мако в 1969 г. [270] Если изучить поведение действующих лиц на мировой арене, то их можно разделить на лица официальные и неофициальные, [271] или же классифицировать по трем основным уровням: верхний уровень, на котором расположились наднациональные организации; промежуточный уровень, закрепленный за государствами; низший уровень, который занимают другие лица, наделенные меньшей политической властью, которые могут быть классифицированы как негосударственные лица (транснациональные компании, общественные организации, группы давления, группы граждан, политические партии и др.); лица субгосударственных структур (государственные учреждения и др.). В предложенной модели учитываются следующие факторы: качество власти, законность и политическая власть различных международных организаций, степень влияния глобальных политических учреждений – это позволяет увидеть структурированность международной политической арены, где каждый уровень влияет на последующий. Однако влияние одних уровней на другие является относительным, поскольку с середины XX века представители третьего, низшего уровня, проявляли такую активность в мировой политике, что меняли традиционную сферу влияния государства, а это говорит об эволюции традиционных политических, правовых и суверенных понятий. [272]

В рамках этой классификации параллельно отмечалось, что государства по-разному организовывали свои дипломатические службы. Таким образом, дипломатические отношения между различными действующими лицами на международной арене могут быть также разделены на иерархические уровни.

Например, в то время как политические элиты, контролирующие центральные органы исполнительной власти, предоставляли долю своего государственного суверенитета наднациональным организациям, они наделяли определенной властью и полномочиями своих дипломатов, представляющих интересы своих государств в наднациональных организациях. Благодаря этой мере политические элиты гарантировали, что решения, принятые их дипломатическим представительством в субнациональных организациях, имеют «обязательный характер», а их полномочия позволяют рассматривать макрополитические вопросы. Тем не менее, эта идея была новой для дипломатической традиции: с начала XX века политические элиты наделяли своих дипломатических представителей такой властью, что некоторые из них были более представительными, чем послы или министры иностранных дел.

XX век ознаменовал конец ведущей роли государства-нации на мировой арене, также логично предположить, что в этом веке наступил конец роли посла как главы дипломатической структуры государства за границей. Появление современных наднациональных организаций, таких как ООН, ЕС и ВТО изменило политический статус послов, которые теперь могли поделиться своими функциями с другими дипломатическими представителями своих государств с аналогичной или большей иерархией. По крайней мере с появлением ООН была принята Венская конвенция о дипломатическом и консульском праве, в которой говорится о роли послов и других дипломатических работников, а также устанавливается правовая норма, которой придерживаются государства-участники в процессе создания национальных законов, направленных на предотвращение дублирования дипломатических задач. Венская конвенция не отразила третий тип дипломатических отношений, которые зарождались на мировом уровне и происходили из внутриполитической системы государств. В отличие от дипломатических отношений, которые государства поддерживали с наднациональными организациями и обычных дипломатических отношений с другими государствами и международными организациями, нецентральные правительства [273] начали участвовать на международной арене как с поддержкой своих государств, так и без неё. В этом смысле можно считать, что дипломатические отношения государств делятся на три уровня: надгосударственная дипломатия (англ. Supra-State Diplomacy), [274] традиционная дипломатия (англ. Diplomacy) [275] и субгосударственная дипломатия (англ. Sub-State Diplomacy). [276] Каждый уровень, имеющий свои дипломатические стратегии, можно изобразить таким образом: