«У-у-у», – тонко и насмешливо выло за спиной. «У-у-у».

А когда тихий час закончился, обнаружилось, что пропал Павлик.

– Никто никуда не пропал, – сказала Алла Константиновна. – За Бизяевым пришли родители и забрали домой.

Враки, покачал головой Костик. Не приходили родители, не забирали домой. Его затащили в сонный мир.

– Куда? – переспросила Танька.

– Сюда, – сказал Рыжий, ткнув пальцем в пестрые обои.

– В стенку?

– Да не стенка там, – Костик вздохнул. – Неужели не понятно?

– Понятно, – сказала Маша. – Я видела. Она оживает.

– Ну да, – подтвердил Костик. – Вот толстого туда и заманили. Уж очень он лошадь хотел заполучить обратно... Пока я главную отгонял, остальные его потихоньку увели, – он опять вздохнул. – Очень уж вас много, не уследишь...

«Нас и правда много, – подумала Маша. – А он один. И никто не помогает, только обещания дают».

«Если бы я не заснула, – сказала она себе, – я бы увидела, что Павлика уводят, и закричала бы. И Костик бы его не отдал. А теперь он за стеной, среди всех этих сонных кошмаров и злых чар и, наверное, никогда уже не вернется обратно».

– Это я виновата, – прошептала Маша, но никто ее не услышал.

– Нянька украла Павлика, – сказала она маме. – Насовсем.

– Какая нянька? – встревожилась мама. – Павлик – это такой полненький?

– Да, – кивнула Маша. – А нянька – колдунья. Она уже давно в садике завелась. Я тебе говорила, но ты мне не верила. А Костик подтвердил.

– Что еще за Костик?

– Новенький. Рыжий, как огонек. Воробьёв.

– Что-то не заметила я никакого огонька, – покачала головой мама. – Ты мне лучше скажи, что это за история с полненьким мальчиком? Он что, пропал?

– Я же говорю! – воскликнула Маша. – Его нянька похитила. А Алла Константиновна сказала, что родители забрали. Только она врет! Она сама заколдованная.

– Охо-хо, – вздохнула мама. – Ты меня с ума когда-нибудь сведешь со своими фантазиями. Это ж надо такое нагородить... Вот вернется отец, скажу, пусть с тобой сам разбирается.

Маша остановилась как вкопанная.

– А где папа? – спросила она.

– В командировке твой папа. Я же тебе говорила утром. Ты что, забыла?

«Забыла», – подумала Маша.

Ей вдруг стало не по себе. Как же она могла такое забыть? Странно.

Снег по-прежнему валил, как сумасшедший, покрывая, заметая все вокруг – даже свет фонарей, даже мамины следы...

А вдруг та уже не только в садике, подумала Маша. Вдруг она уже выбралась наружу, и теперь от нее не скрыться нигде, даже дома? Может, и дома теперь уже никакого нет? Его засыпало снегом, сдуло ветром, а на том месте, где он стоял, рыщут громадные желтоглазые волки. И тоненько воют: «У-у-у, у-у-у»...

– Что ты там замерла, снежный барсук? – окликнула мама. – Опять что-нибудь выдумываешь?

Голос у нее был ласковый и теплый. Как огонек.

«Нет, – сказала себе Маша. – Не выбралась она ни на какую наружу. Костик ей не даст. Завтра он точно подберет заклинание. И Павлик вернется... Ты держись, Павлик. Не сдавайся. Мы к тебе идем на помощь».

– Давай скорее руку, – снова позвала мама. – Варежки не потеряла? Побежали быстрей домой, а то папа позвонит и забеспокоится, что нас нет.

К утру снег устал падать, но солнце так и не выглянуло. Отдельные снежинки продолжали кружиться в воздухе, как осторожные разведчики. Дорожки в парке занесло, и идти приходилось по узким тропинкам, которые проложили самые ранние утренние пешеходы. Маша шла молча, сосредоточенно глядя под ноги. Мама тоже молчала. Лицо у нее было невеселое и какое-то далекое, словно она забыла про Машу и шла сама по себе.

Окна садика светились тускло, еле-еле. В раздевалке было тихо. Шепоты под потолком примолкли. Нянечки будто попрятались. Не гремели ведра, выжидательно застыли швабры, неподвижно висел в углу белый халат.

Маша потянула маму за рукав:

– Смотри, вон Костик.

Но мама смотрела рассеянно, ее далекое лицо осталось равнодушным, как будто она не слышала дочкиных слов.

– Ну, ты иди, – сказала Маша, испугавшись, что мама наглотается отравленного заколдованного воздуха, и та послушно исчезла за дверью, не улыбнувшись даже на прощание.

Подошла Танька, прошептала на ухо, что Павлика сегодня нет. Вид у нее был заплаканный и несчастный.

– Страшно, – сказала Танька жалобно. – Правда?