Море пахло вечностью. Печальные подробности ее жизни начинали казаться по сравнению с ним пустяками, оно забирало их и взамен наполняло ее тишиной. Оно шептало «бесстрастие», а потом расшибалось о пирс. И было чем-то похоже на гигантский ткацкий станок.

Искупавшись, она замерзла. Спать не хотелось. Не было очереди в пляжном баре, только одна туристическая группа кутила за столиком, и несмотря на позднее время, сидел вместе с ними мальчик лет пяти, почесывая ногу. Екатерина Николаевна подошла к стойке, огибающей бар, и спросила черный кофе и коньяк. Верткий бармен сделал несколько округлых пассов, поставил перед ней дымящуюся чашку и бокал с долькой лимона. Сделав пару глотков, она закурила, и подумала, что сошлись все условия для работы. Достала лаптоп и стала делать пометки.

В дорогом пятизвездочном "Олимпе" Ахмед работал первый сезон. В прошлом году он еще работал в трехзвездочном. Он был на хорошем счету, управляющий часто просил его отработать две смены подряд. К барному делу у него был талант - кроме ловкости рук, он умел бойко общаться с публикой, что привлекало клиентов и, особенно, клиенток. Заработков хватало на оплату квартиры и еду, остальное он откладывал, мечтая бросить работу и устроиться на солидную должность тревел-менеджера. Для этого он в свободное время учил русский язык, используя трепотню в баре как разговорную практику. Жесткие волосы он смазывал гелем, закатывал рукава белой форменной рубашки, у него были короткие собачьи брови и широкий рот.

Сегодня он был расстроен. В бар пришел управляющий и выгреб из банки почти все чаевые - а чаевых в этот день давали много.

– Павтарой?

Екатерина Николаевна, подняв голову, обнаружила перед собой новую порцию коньяка и кофе.

– Я бистро работаю, - объяснил ей бармен с явной гордостью.

Отошел и стал вращать стеклянные сосуды, ловко управляясь с шестью предметами одновременно. Екатерина Николаевна посматривала в его сторону, думая, что профессия бармена идет мужчинам - чем дольше ты сидишь за стойкой, тем заметней он хорошеет у тебя на глазах. Отвлекаясь от работы, она глядела, как он сливает в треугольный бокал цветные напитки из бутылок, кладет лед, соломинку, украшает фруктами, втыкает бенгальский огонь и поджигает. Сооружение уходило мальчику, сидевшему с изумленно-радостным лицом между родителями. Перед ним уже стояла батарея таких же невыпитых бокалов.

– Малтшик, это последний коктейль! Бармен устал! Go to sleep! Твоим родителям нужна личная жьизн!
– кричал бармен с притворным отчаянием.

– А мине не нужна!
– перегнувшись через стойку, сообщил он Екатерине Николаевне.
– Бармен – много девушек everytime! Лучший жьизн!

– Или нет, - задумчиво, мужчине с обгоревшим лицом, вышедшему из темноты, - Много водка – лучший жьизн?

Сгоревший страстно выдохнул:

– Бакарди!

– This is not Кьюба!
– укорил его бармен, ставя перед ним стакан местной дряни.

Екатерина Николаевна решила, что именно так будут проходить ее идеальные вечера.

3

Завтракали неспешно и тяжело. Окна кафе были открыты, в жестяных лотках кисли закуски. Море было равниной свежей травы, на которую невидимые пастухи выгнали пастись белых овец.

Официант, споткнувшись, пролил на блузку тучной женщины минералку и застыл в ужасе. Обмахнувшись блузкой, женщина успокоительно пробасила:

– Ничего. Высохнет. Она быстро сохнет, такая ткань.

Благосклонная к миру с утра Екатерина Николаевна хотела пересмотреть свои отношения с туристами, но уже загорелая дочерна девушка за соседним столом тыкала пальцем в хлеб и кричала:

– Грей, ю ноу? Грей, грин. А вы мне принесли белый - блэк!

"Грэм Грин", - подумала Екатерина Николаевна и, сложив салфетку, отправилась на экскурсию.

По стволу сосны вместо белки сбегала головой вниз крупная ящерица.

На конеферме пахло навозом, прогретым солнцем, когда она шла по узкой дороге через конюшни, из стойл справа и слева смотрели на нее осторожные лошадиные морды. Еще не было полудня. Сразу по холодку поехали в горы - Екатерина Николаевна на белой, проводник на каурой. Лошадь его шла впереди вальяжно, шерсть блестела на солнце, тень от листьев рисовала на боках яблоки на крутом и основательном ее крупе.

Они поднимались по горной каменистой тропе, по обочинам цвели маки, просвеченные солнцем, выползли греться черепахи. Постепенно возвращалось к ней на природе ощущение, которое в молодости она испытывала постоянно - бесконечности жизни и радости бытия, когда шум мира отзывался в ней, как в раковине.

Проводник учил ее ехать рысью, командовал с размеренностью:

– Фистань - садись, фистань - садись!

Когда у нее стало получаться, лошадь Екатерины Николаевны вдруг сильно закашлялась и пошла шагом. Проводник объяснил, что она третий день болеет. Екатерина Николаевна испытала острое чувство стыда перед лошадью, и прогулка была закончена. Встали на отдых у пруда с лягушками. Проводник не знал, что говорить, потому посвистал, а затем спросил:

– Ти знаешь такую песню - "Ой мороз, мороз?"

Она выразительно утерла блестевшее лицо.

– Ой, жэра, жэра, - покладисто запел он.

Проведя день в номере, ночью она снова купалась, а потом зашла в бар, но Ахмед сегодня не работал - была не его смена, и она рано ушла спать - бармен Фарух совершенно не умел варить кофе.

4

Сонер подъехал к отелю на черной машине. Не разбираясь в марках машин, Аня робела перед любой, считая их признаком шикарной жизни. Портье галантно открыл перед ней дверь. Она испугалась, что села в машину к незнакомому мужчине, но скоро ее успокоило мерное покачивание четок на лобовом стекле, говорившее о религиозности водителя. В салоне приятно пахло кожей, табаком, работал кондиционер. Переключая рычаг скоростей, Сонер задевал ее колени костяшками пальцев, она отодвигалась и посматривала на его профиль, не зная, специально он делает это или случайно.