– Как это?!
– заколотилось сердце Уклейкина в том сладостном ритме, когда лелеемая долгими годами призрачная надежда, вдруг обретает конкретные, осязаемые формы; кроме того, он на всю жизнь запомнил слова родителей, которые они украдкой от него, с грустью, тяжело вздыхая и с угасающей со временем надеждой, часто произносили, говоря о коммунальном бытие: "Господи, помоги ему, может хоть Володенька наш, когда-нибудь поживёт по-человечески в отдельной квартире...".

– А вот так это!
– как бы, передразнивая Володю с едва уловимым раздражением разводя руками и нарочито вежливо склоняя голову, словно в реверансе, но также сидя на табуретке, ответил Шурупов, - уже ордера, ироды, смотровые раздают....

– То-то я смотрю все по двору, как угорелые, носятся: ну, наконец-то и до нас добрались, - естественно реагируя на сногсшибательную новость, облегчённо выдохнул Володя, тут же представивший себе новенькую, тихую однокомнатную квартиру; и, лишь, где-то на обочине заполненного счастьем сознания, немного, удивляясь, странной и неадекватной моменту хмурости дяди Васи.

– Рано радуешься, Володенька, - лучше угадай с трёх раз: куда наши верхние благодетели хотят нас переселить?
– с издёвкой, впрочем, обращённой не к Володе, прищурился в упор на мгновенно растерявшегося соседа, чудесное было настроение которого, начало убывать на глазах.

– Брось, дядя Вася, не томи...
– дальше Москвы ведь не выселят?..
– робким утверждением, похожим, скорее на тревожный вопрос, но с ещё не залитой ушатом холодной воды неприятной правды огоньком надеждой взмолился он на неожиданно сурового ветерана.

– Ага, счас! Нынче Москву, суки, прости, Господи, как гандон, в пол Московской области натянули!
– жёстко рубанул с плеча и едва не сплюнул Василий Петрович со злости на пол, - про Южное Бутово слыхал?

– Ну...
– кивнул побледневший Уклейкин, который, наконец, всё понял.

– Баранки гну! Вот туда нас, морды чиновничьи, как щенят сопливых пинком под зад с Лефортово и вышвыривают!

– Так это ж, ... это ж, блин, у чёрта на рогах...

– Вот именно - к чертям собачим, они нас и отфутболили!

Володю, который вдохновлённый удачным возвращением из небытия паспорта с деньгами и на преждевременных радостях по поводу новоселья, уже было подзабыл про свои, скажем прямо, - не простые взаимоотношения с чертями, как предполагаемую им первопричину причину всех своих последних бед от очередного упоминания оных даже передёрнуло.

– Да как же это можно... так вот... с людьми... есть же новые дома рядом?!
– окончательно осознал он всю циничную наглость, с которой чиновники поступили с москвичами, чьи корни десятилетиями и даже веками служили духовными, культурным и физическими сцепами во многом благодаря которым Москва и стала столь благолепным центром государства Российского и даже Третьим Римом.

– Эх, Володька, говорил я тебе, что кроме деньжищ, этим козлам, ничего не надо, и плевать они хотели из обдолбанной Европы, куда свои жирные задницы с их отпрысками давно прописали на русский народ, - а ты всё: "эволюция, эволюция", "само рассосётся" - и что рассосалось?!

– Так что ж делать-то?!
– начинал медленно закипать праведным возмущением Уклейкин, не находя себе места от клокочущей в его и без того измученной душе энергии возмездия.

– Упираться - вот что!
– привстал от негодования Василий Петрович.
– Никто кроме нас этих сволочей не остановит, так что - лучше садись и помогай для начала письма писать, журналист ты или где: между прочим, люди тебе высокое доверие оказали - так что соответствуй.
– Или?..
– Шурупов сделал ещё одну классическую паузу и по обыкновению через прищур густых седых век прямой наводкой выпалил бронебойным, - ...или ты, извиняюсь, лапки к верху и в кусты?!"

– Что ты, что ты... дядя Вася, Господь с тобой, я же, я же...
– чуть не заикаясь от волнения, вызванного неожиданным недоверием, открестился тут же покрасневший Уклейкин.

– Ладно, не дуйся, - брось, я, Володька, в тебе ни на грамм не сомневался - просто профессиональная привычка прощупывать бойца, прежде чем идти с ним в разведку, - и он, будто ничего не случилось, в двух словах спокойно рассказал о стихийном собрании, избрании членов штаба и примерном плане первоочередных действий.

После этого, на повышенных тонах откровенного диалога они с удвоенным усердием, дружно налегли на письма, пока через час вежливый стук в открытую дверь не прервал их труд, и на пороге не показалась уже упомянутая ранее Стёпой "разводной ключ" Варвара Никитична Стечкина. Она действительно оказалась юристом широкого профиля пятнадцать лет проработавшая на заводе "Серп и Молот" пока производство совсем не перенесли в Смоленскую область, а ныне - консультантом по общим гражданско-правовым вопросам при районной бирже труда. Кроме того, она и в правду оказалась очень отзывчивым человеком, ибо, несмотря на профессиональную занятость тут же участливо откликнулась на просьбу. А будучи коренной москвичкой в четвёртом поколении и, что называется, женщиной хоть и разведённой, но в полном соку, - оказаться посредством произвола городских чиновников фактически вне пределов Столицы в её планы не входило никаким боком.