Сердце его мгновенно превратилось в клокочущий пульсар, а дыхание перехватило, отчего он сдавленно, зажав ладонями рот, что бы ни обнаружиться, закашлялся сигаретным дымом и покраснел: "Зачем она тут?!" - мысленно спросил он себя и тут же вспомнил: "Сатановский же обещал прислать кого-нибудь с претензией от Чёрта".

А тем временем, Воскресенская, подобно лучезарной волне переливающейся волшебной палитрой на алеющем московском Солнце, что-то спросив у седевшей в засаде на центральной скамейке бабы Зины, ещё ближе накатывала к подъезду растерявшегося Уклейкина. Володя заметался, как влюблённый юноша, застигнутый врасплох плодом своих вожделений в тот момент, когда он украдкой наслаждался наблюдением за ним. Едва он успел, бросившись в ванну, кое-как расчесаться и оправится, как с порога так и не закрытой членами штаба входной двери раздался вежливый ангельский голосок:

– Извините, а могу я видеть Владимира Николаевича Уклейкина?..

ЧАСТЬ II

ЛЮБОВЬ И МЕТАМАРФОЗЫ

'Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует,

любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует,

не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла,

не радуется неправде, а сорадуется истине;

все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит'.

1 Коринфянам 13:4-7

Глава 1

– Да, да!.. Можете, разумеется, можете!..
– входите, пожалуйста, он сейчас выйдет, одну минуточку...
– путаясь и сбиваясь по всем фронтам, неуклюже ответил о себе в третьем лице, растерявшийся Уклейкин.

– Это вы, Володя?..
– удивилась она, узнав его голос, хотя искала именно его.

– Я, я...
– глупо отозвался он, словно немец из окопа, и, наконец, предстал пред нею в том же обличии, как утром перед следователем, за исключением стильных чёрных очков, в суматохе оставленных в ванной, и с красноватой физиономией от табачного кашля.

– Ой, что с вами, вы, что - действительно больны?..
– участливо приняв розовость лица за температуру, а ещё не сошедшие гематомы под глазами - за последствия какой-то крупной бытовой травмы.

– Да... так получилось, не беспокойтесь, скоро всё пройдёт, - как у хамелеона, поменялся цвет лица Володи до бледного. И он с ужасом осознал, что на нём нет непроницаемых чёрных очков, а, следовательно, всё ещё продолжает отсвечивать желто-сизым угаром Серёгиной свадьбы.

– А, Борис Моисеевич, ещё сомневался...
– смутившись, сказала Надежда.
– Но, я всё равно ему не поверила...
– тут же, как бы нивелируя чрезмерную подозрительность шефа, нашла она примирительные слова, которые подобно бальзаму, мгновенно согрели растерянную душу Уклейкина.

– Спасибо, Наденька вы очень, очень чуткий человек, а Сатановский...
– он мучительно искал подходящий эпитет, но не найдя оный, добавил, - ... у него работа такая...

– Да, именно так...
– согласилась она, приподняв в знак согласия, как воробьиные крылышки свои острые плечики.

– А что мы в дверях стоим, проходите в комнату, только у меня не прибрано... немного. Вы уж, ради Бога, извините: холостяцкая жизнь, так сказать, не способствует должному порядку, - неожиданно для себя добавил в оправдание Володя свой не женатый статус, и, сконфуженно уронив глаза на пол, начал вновь нежно розоветь лицом.

– Ничего, спасибо...
– я не привередлива, да и... могу помочь вам навести порядок, - искреннее почувствовав, как у ребёнка разбросавшего игрушки, смущение Уклейкина, ответила она открытой, заботливой улыбкой и белым лебедем вплыла в его комнату, где действительно был вполне себе творческий беспорядок, не вылезавший впрочем, за разумные пределы бытового хаоса одинокого мужчины.

"Могу помочь, могу помочь!..", - малиновым колокольным эхом радужно звенело в его мгновенно окрылённом вожделенной мечтой сознании. Что же она имеет в виду, что, что!? Неужели... о, Боже, не может этого быть!!!" - боясь спугнуть свалившееся с небес возможное счастье, отмахивался он от только что возродившейся, но давно и бережно хранимой им вожделенной мечты.

За всё время в целом их мимолётного знакомства, когда Наденька три месяца назад впервые появилась в издательстве, они ещё никогда не были так физически близи друг к другу и уж тем более - наедине. Даже в мае на юбилее газеты, когда алкоголь сбросил сковывающие его ненавистные цепи робости, которые всегда предательски при виде красивых девушек делали Уклейкина аутсайдером в этом приватном вопросе, он не осмелился соприкоснуться с ней рукавами, ограничившись лишь знаками внимания и эрудицией, которые обильно фонтанировали в подобных ситуациях, компенсируя указанный комплекс. Теперь же, он всеми фибрами сердца буквально ощущал её горячее, сладкое дыхание, а дурманящий аромат духов, волшебным эфиром слетающий с её, как у лани, молодой и загорелой шеи мутил и без того перегруженный известными проблемами разум. И Уклейкин едва сдерживал себя от вдруг выскочившей, как лучик света из кромешной тьмы, любви к этому божественному созданию по имени Надя, и, не зная, куда себя деть, нервно перетаптывался на месте, как жеребец перед необузданной кобылицей.

– А у вас, очень даже мило, ...зря вы на себя наговаривали, Володя, а библиотека...
– она, будучи дипломированным с отличием филологом, пробежав по огромным полкам великолепно подобранных книг, - восхитилась ими, и как-то более уважительно, по-новому, оглядела Володю.
– Неужели вы всё это прочли?

– Да...
– скромно ответил он, - библиотеку ещё родители начали собирать...

– А где они сейчас?
– по инерции спросила Надя, когда взгляд её остановился на их, по-видимому, большой фотографии в рамке, висевшей над диваном.