Экзамен на сдачу разряда назначили на следующий день. Комиссия сначала погоняла по теории и технике безопасности, но без души, чисто формально. Затем заставили заточить фрезу, разобрать и починить ручную дрель, причём для неё пришлось выточить на токарном станке шайбу. Целый день, однако, провозились со мной уважаемые люди, но экзамен приняли и даже похвалили. Вечером устроил банкет в столовке.

– Вроде не того...
– нерешительно попытался отказаться председатель и по совместительству один из архаровцев дяди Васи.

– Не того до подписания результатов экзамена, - пояснил я.
– А раз подписано, после трудового дня принять по пятьдесят грамм никто запретить не может.

– По сто, - строго поправил Фёдор Тимофеевич.

Выпил он, однако, никак не меньше трёхсот и ушёл на своих ногах. Кроме экзаменаторов и дяди Вити праздновал почти весь состав конторы. Банкет влетел мне в копеечку, зато официально прописался в рабочем классе. У Фёдора Тимофеевича гитарка есть, понятно, принёс в столовку. Поиграл чуток, отложил. Тут я попросил побренчать. Так что-то на меня накатило. И Петра Петровича жалко, и дядю Витю, и вообще... Запел песню из фильма, неоднократно дописанную и переработанную, но душевную и жизненную:

Жили два приятеля, два блатных романтика,

Всё на свете семечки, друзья.

Но судьба крутая ожидала мальчиков,

Корешок мой Сенечка и я.

Вроде народ насторожился, весь в непонятках, но я продолжаю.

В очередь носили мы шкары и подштанники,

Всё на свете семечки, друзья.

Были мы домушники, были мы карманники,

Корешок мой Сенечка и я.

Немного ошалевшие Фёдор Тимофеевич с дядей Витей переглянулись.

Знала вся милиция наши с Сеней тельники,

Всё на свете семечки, друзья.

Были мы товарищи, стали мы подельники,

Корешок мой Сенечка и я.

Под настроение меня несло. Этой песни в первой жизни я знал вариантов пять, могу выдать куплетов тридцать, не меньше. Почти весь коллектив кооператива собрался у нас на банкете, слушают.

В прятки научились мы играть с мильтонами,

Всё на свете семечки, друзья.

Мы места плацкартные брали под вагонами,

Корешок мой Сенечка и я.

Дядя Витя с Фёдором Тимофеевичем танцуют на пару. Да так ловко, так слаженно. Точно не в первый раз выдают такое. У каждого в левой руке горящая папироска. Тут и чечётка, тут и присядка. То сойдутся, то повернутся и подошвами стукнутся. Артисты!

Сколько не доели мы, сколько не доспали мы,

Напрочь посносили прохоря.

Плыли, словно в лодочке, по четвёртой ходочке

Корешок мой Сенечка и я.

Бутылочка ходит по рукам зрителей, а у танцоров в правой руке появилось по стопочке. Они ещё и чокаются в танце.

Снова эшелоны, снова спецвагоны,

На этапе встретились друзья.

Встретились как братья, кинулись в объятья

Корешок мой Сенечка и я.

Непривычные пальцы сбиты в кровь, мало играл на гитаре в этой жизни. Однако заканчиваю.

Все статьи узнали в Уголовном кодексе,

Повидали дальние края.

Жизнь промчалась наша, будто в скором поезде,

Корешок мой Сенечка и я.

– Ну ты выдал, пацан! Как будто не меньше пятёрочки отмотал на зоне, - хлопает по плечу Фёдор Тимофеевич.

– Артист!
– соглашается Ольга Петровна, наш главный бухгалтер.

– Наш парень, - подтверждает Михалыч, парторг.
– Стопочку примешь? Сейчас можно.

– Не! Спасибо. Сердечник я, нельзя мне. Не обижайтесь.

– Ну коли так, тогда не надо.

– Давно не играл, струны кровью перемазал. Простите, Фёдор Тимофеевич.

– Ничего, ототрём.