Нельзя терять веру, даже когда надежды совсем уже нет.

Провожу языком по зубам – они покрыты вязким налетом. Кажется, что во рту все загнило. Свалявшиеся волосы липнут к лицу, кожу неприятно зудит. Мне противно от самой себя.

Я никогда не любила ходить с друзьями в туристические походы именно из-за отсутствия минимальной гигиены и комфорта.

В первый же день начинала чесаться и мечтать о душе с горячей водой и

мягким полотенцем. А теперь сижу в этом помещении, пахнущем тленом, и

сама выгляжу и воняю не лучше. И выхода нет. Время здесь будто остановилось.

Может, оно и идет, но для кого-то другого.

Кто-то живет, влюбляется, женится, ссорится, мирится, дышит свободой. А

мое время уже, может быть, совсем на исходе. Есть не хочется, пить не хочется. Остается дышать и думать. Строить планы. Нужно

попытаться найти выход отсюда прежде, чем он убьет меня. Прежде, чем

сойду с ума, как заключенный в одиночной камере. Из моих глаз беззвучно

катятся слезы, пока я, путаясь, повторяю про себя таблицу умножения. Безвыходность тяжелым грузом ложится мне на плечи, густым серым пеплом накрывает меня с головой.

– Ты хотел убить меня, – первое, что я говорю хриплым полушепотом, когда открывается дверь, - зачем?

Он стоит в проеме, навалившись на дверной косяк и закрывая собой

тонкую полоску света, проникающую из соседнего помещения. Знаю, что

рискую жизнью, затевая такие разговоры, но решаю ему не грубить, чтобы

не нарваться на жестокость.

– Ты попалась, маленькая сучка, – усмехается эта тварь, пошатываясь.

Судя по запаху, доходящему до меня, он изрядно пьян. В руке у него болтается бутылка.

– Я все вспомнила. Ты ехал за мной. А потом сбил.

– Да. – Довольный смешок.

– Хотел убить?

– Да. – Он делает нетвердый шаг в мою сторону. Его штормит. – Хотел, чтоб ты сдохла, высокомерная сучка.

– Тогда почему я здесь? Почему не убил?

– Быть твоим хозяином гораздо приятнее.

– Нравится держать взаперти?

– И наблюдать. – Его тон дает понять, что он безмерно доволен.

Решаю сменить тактику.

– Я хочу пить. – Можно попробовать еще жалобнее.
– Пожалуйста!

Этот урод тихо посмеивается.

– Ты воняешь, – шатаясь, он делает еще один шаг в мою сторону.

Я инстинктивно вскакиваю, превозмогая боль. Сердце стучит так, что закладывает уши. Вся превращаюсь в страх.

– Все. Пора.

– Что? – От нахлынувшей паники мне хочется орать во все горло. –

Что пора?!

– Идти.

– Куда? – Мой голос превращается в хрип.

– На похороны.

– Нет-нет! Пожалуйста, не надо! – Падаю на колени, готовая на все,

лишь бы не умирать. – Я сделаю все, только не убивай!

–Дура! – Он вынимает ключ, хватает меня за левую руку и надевает

на нее наручник, который отстегивает от батареи.

Меня чуть не выворачивает от внезапной близости с этим жестоким человеком. В нескольких сантиметрах от меня он кажется уже не таким высоким, как тогда, когда нависал надо мной во тьме. От него по-прежнему несет перегаром, потом и дешевым одеколоном. Грубо схватив за руки, он тащит меня за собой к выходу.

– Хотела пить? Сейчас выпьешь. За упокой.

– Прошу, не надо! – Реву и упираюсь ногами, но он явно сильнее.

– За упокой моей матушки. Она уже начинает вонять. Сейчас выкопаем яму, зароем, а потом и выпьем. – Он трясет бутылкой

водки у меня над головой. – Иди!

Послушно следую за ним. При выходе из комнаты свет падает на его лицо. Я вздрагиваю потому, что узнаю его. Это

тот бомжеватого вида колхозник, который столкнулся со мной в дверях на

заправке. Из-за которого я уронила ключи. Которого обматерила.

От следующего его толчка спотыкаюсь обо что-то мягкое и падаю,

чуть не вывернув руки, которые сцеплены наручниками сзади. Боль

пронзает спину и плечи. Поворачиваю голову, и кровь стынет в жилах: прямо подо мной лежит окоченевший, синюшный труп старухи с перекошенным лицом. На ней надеты длинное платье, клетчатый фартук и коричневые колготки с вытянутыми коленями. Начинаю барахтаться, пытаясь встать, и даже не могу закричать – немею от ужаса.

За спиной мой похититель давится от смеха – ему очень весело.