Рядом висят канатные качели, подвешенные между стволов

двух деревьев и издающие противный скрип при каждом дуновении ветра. Тут я вспоминаю про труп старухи, о который споткнулась, выходя из

помещения, бывшего моей клеткой. Вспоминаю ее застывшие глаза, клетчатый фартук, запах гниения. От этих мыслей меня начинает мутить.

А ведь я лежала на ней, барахтаясь, как муха в паутине, скованная страхом. Наверное, от испуга сознание тогда и покинуло меня. Факт присутствия этого трупа давал мне надежду на то, что могила предназначается все же не мне. Может быть, это шанс сбежать отсюда? Я очень медленно поворачиваю голову вправо. Сердце мое еще сильнее начинает колотиться в груди, во рту пересыхает – в метре от меня лежит труп той самой пожилой женщины, неестественно раскинувшей ноги.

Ее косынка сбилась на бок, придавая лицу нелепое выражение, словно бы она бежит куда-то, торопится, но спотыкается о камень и падает замертво рядом со мной. Брр… Новый порыв ветра доносит до меня сладковатый запах тлена и успевшего начаться разложения. Интересно, он ли ее убил?

Наверное, держал так же, как меня, истязал, а потом зарезал или задушил. Или ее сердце не выдержало таких испытаний и остановилось.

Медленно поворачиваюсь. Позади тела, метрах в десяти, стоит одноэтажный дом, на крылечке которого и горит та самая лампочка, освещающая сад. С края пристроен гаражик, в котором, вероятно, он прячет свою колымагу, ту, что наехала на меня. Входная дверь прикрыта. Домик представляет собой старое трухлявое строение, довольно большое, но почему-то всего с двумя окнами, в одном из которых горит тусклый свет, едва различимый сквозь плотную ткань занавесок.

Серый, слегка обшарпанный от старости, дом кажется спокойным

и неприметным. Осмотрев забор, я примечаю калитку, через которую можно

было выбраться на волю. За забором не видно других огней. Стало

быть, это строение стоит в отдалении от других. Если они, вообще, есть. А что если встать и ударить этого урода бутылкой по голове? Но как это сделать со сцепленными руками?

Внезапно звуки прекращаются.

Лопата больше не вгрызается в землю. Он бросает ее и вылезает из ямы. Его шаги приближаются. Замираю, закрываю глаза и перестаю дышать, но уже через мгновение его руки грубо хватают меня и переворачивают. Перед глазами сверкает – этот гаденыш решает привести меня в сознание звонкими шлепками тяжелых ладоней по лицу. Бах, бах! Но мне не хочется размыкать век. Шлепки продолжаются, а через секунду к ним добавляется еще и тряска за плечи.

Ладно, ладно.

Открываю глаза и вижу в темноте его бешеное лицо. На вид лет тридцать, небритый, воняющий перегаром. Зубы кривые,

налезающие друг на друга и совершенно желтые. Руки худые, волосатые и пахнущие табаком. Волосы короткие, редкие, будто только начавшие расти после стрижки на лысо.

Но самое страшное, от чего я прихожу в дикий ужас, сковывающий все мое тело, это его глаза. Звериные, бесцветные и безжалостные. Один смотрит на меня, а другой, не подчиняясь хозяину, – куда-то во тьму, в направлении старухи.

– Проснулась? – Говорит он довольно.

Мне в лицо ударяет жуткая вонь из его рта. Но первый

раз я смотрю, пораженная той лаской, которая сквозит вдруг в его тоне. Однако его взгляд – взгляд убийцы – ничуть не меняется.

– Да, - произношу я, приподнимаясь.

– Выпьем за упокой хозяюшки?

– Что?

– Водки. Сейчас принесу. – Он помогает мне приподняться.

– Лучше бы воды.

Я наблюдаю, как неуклюже он двигается. Хромает? Пьян? Интересно, с чем же были связаны такие перемены в характере? То жестокий, то трепетно-нежный. А эти безумные, горящие в темноте, как у шакала, глаза… Они явно принадлежат голодному зверю, а не человеку. По моим рукам носятся ледяные мурашки. Нужно выяснить, что он хочет со мной сделать, и поскорее.

– Пей. Пока я добрый. – Мужчина подставляет рюмку к моим губам. Ту рюмку, из которой еще недавно пил сам. Меня передергивает от отвращения, хотя я сама воняю потом, мочой и выгляжу, наверняка, не лучше него самого. Алкоголь обжигает разбитые губы и жестоким огнем опаляет глотку. В желудке тоже немедленно начинает пылать, но через пару мгновений во всем теле уже разливается приятное тепло.

Я так слаба, что ноги и руки почти сразу становятся ватными и отказываются мне подчиняться. Подняв голову, смотрю на своего мучителя. Тот подхватывает что-то тяжелое из травы и волоком тащит к яме. Ковер? Ох, нет-нет-нет… Заметив торчащие из рулона грубые мужские ботинки, вздрагиваю. Еще один труп!

В моей голове роятся тысячи мыслей. Он оставил меня в живых. Поит водой, кормит. Наблюдает, как мучаюсь. Ставит один, только ему понятный, эксперимент. Кто он такой? Зачем я ему? Кем он является в том мире за пределами этого забора? Тупым неудачником, который боится подойти и заговорить с женщиной? Над которым все потешаются. Или жестоким садистом, который задушил трех бывших

жен? А может, тихим скромным учителем младших классов? Но я принадлежу ему, нахожусь полностью в его распоряжении. Ему

нравится играть в бога. Захочет – придет и тихонько удавит. Захочет –

надругается и убьет, как этих двоих неизвестных. Выхода нет.

Как кто-то может держать меня взаперти без моей воли?! Так

хочется жить и любить… Я так ждала это лето...

Нужно что-то предпринимать. Необходимо изучить его, выработать

стратегию поведения, придумать, как с ним обращаться. Бояться его, остерегаться и пресмыкаться, моля о пощаде? Или попытаться понравиться, заставить себя полюбить? Необходимо что-то делать, чтобы остаться в живых. Если хочет меня, пусть имеет. Все, что угодно. Потерплю, потяну время. У меня мало шансов, зато остается надежда, что, оставшись в живых, я обязательно убью его. Мне хочется причинить ему нестерпимую боль, вспороть его жалкое брюхо, вынуть оттуда внутренности, растоптать их, размазать по асфальту. Только бы получить такую возможность, а уж воспользоваться ею я сумею. Все для того, чтобы услышать его беспомощный вой и увидеть скорченное от боли тело.