– Пятый ангел протрубил?
– понимающе усмехнулся Дик.
– И что в итоге? В Кремле незаметно для нас победили консерваторы? Збигу такое понравится. Идея смотрится резонно с точки зрения начатой превентивной атаки на реформаторов в Польше.

– Да вот в том-то и дело, что нет!
– Сергей Викторович, горячась, с силой хлопнул себя по колену, - происходит что-то совсем неожиданное для меня. Ты знаешь, Дик, как я отношусь к нашим консерваторам - я не жду от них ничего хорошего. И вдруг становится известно, что Андропов ведет какие-то длинные беседы тет-а-тет с Косыгиным... Затем из Совмина пополз упорный слушок о готовящемся возвращении Катушева. А ведь у того не сложились отношения с Ильичом, вплоть до ругани! И, тем не менее... В рабочих группах, что отрабатывают поручения по итогам крымских посиделок, очень заметны представители Комитета и пришли они уже хорошо подготовленными. Но, что необычно, не по блоку силового обеспечения, а с экономическими реформами в рамках СЭВ либерального тока. Более чем либерального! О многих вещах, что сейчас вдруг стали проговариваться вслух, раньше никто бы и заикаться не посмел, а сейчас - пожалуйста, и слушают внимательно, и ход дают. Вот как бы тебе это описать...
– он помедлил, подбирая слова под ощущения, - выглядит все это так, словно какая-то группа сотрудников Комитета потерлась несколько лет у нас, и не формально, для наработки прикрытия, а действительно стажерами. Понимаешь? КГБ вдруг активно занялся экономической политикой либерального толка... А ведь раньше Андропов всеми силами от экономики уходил, даже, порой, весьма демонстративно. Что подтолкнуло его к расширению своей зоны ответственности? Почему именно сейчас? И почему в Политбюро ему на это никто не дал отпор? Да тот же Косыгин, например? И, тут же, почему вдруг с таким либеральным уклоном? Откуда, в конце концов, у КГБ эта компетенция взялась? И в то же самое время порка поляков-реформаторов в Крыму... Ламберц еще, вон, в Ливии вдруг навернулся, очень удобно для некоторых наших консерваторов... В ГДР, да и вообще... У нас теперь думают всякое. Ведь вместе все это едва ли не взаимоисключающие сигналы. Это все очень трудно совместить, Дик. Появилось ощущение раздвоения коллективной личности руководства - вплоть до возможного скрытого пока раскола. Впечатление какого-то безумия, откровенно говоря.

Американец погонял во рту последний глоток, и, к сожалению Сергея Викторовича, опять вернул разговор к исходной теме:

– Возвращаясь к Польше... Получается, что ты, и вероятно, шире, наш традиционный круг общения, не решились бы утверждать какого рода ответные меры Политбюро сочло бы допустимыми? И в каком темпе их можно было бы реализовать? Разумеется, если бы мы действительно осуществили что-то вроде виденного тобой "плана Полония".

– Увы. Еще в январе я мог бы спрогнозировать реакцию Политбюро и сроки этой реакции достаточно уверенно. Сейчас - нет. Ну, разве что... Можно рассчитывать, прежде всех решительных шагов, какими бы они ни были, Брежнев попробует осенью, например, к годовщине Октября, съездить в Варшаву сам. Попробует подавить весом. И, если восстановление его работоспособности не носит временного характера, то я бы ждал выступления Ильича в политически горячих точках, скажем, на "Урсусе" или в Гданьске.

– Интересно...
– протянул Дик, задумчиво рисуя что-то палочкой на песке, - очень интересно.

Сергей Викторович потянулся к термосу, налил чай, сделал глоток и бесподобные теплые ароматы сняли вдруг прохватившую дрожь.

– Но в целом, дорогой коллега, я бы сказал, - произнес он, криво улыбаясь, - что внезапно для нас изменился круг исходных данных, в пределах которых наверху стали принимать решения. И теперь, мне представляется, что обстоятельства, заставившие вас прибыть в Москву на этот зондаж, и все наши сегодняшние волнения вокруг Польши - все это может оказаться пустяками по сравнению с действительно происходящими переменами. Ветер... Да, поднимается сильный ветер. Я это чувствую. И кому-то он обязательно будет в лицо.

Конец 3-й книги