– От точки до точки может и дурак написать, – говорил он, предполагая это качество в других. – А ты узри корень!

Вот и тут, увидев тот самый корень раньше других, стал орать в коридоре:

– Вот оно! Столкновение двух идеологий. Двух миров. Параллели налицо!

Проорал для всех и вошел к Лыкову в кабинет. Дальше орать.

Андрей перекрестил его:

– Изыди!

Не изошел. Остался. И даже от крестного знамения его не покособочило.

– Противостояние фермера и колхозно-совхозного строя не вчера началось, не вчера и кончилось!

– Не ори.

От возмущения и особенностей устройства горла, Шестакова снесло на фистулу:

– Я ору?

– А кто еще?

– Не увиливай.

– Не увиливаю.

Шестаков стал переступать с ноги на ногу, как будто собирался перепрыгнуть через Лыкова. Его злило, что материал, который должен был писать он, отдали Андрею. А тот в противостояних ничего не смыслит.

– Вы думали, нет его, а вот оно! Есть!

Опять фистула. «Е» так свистнуло, что стекла в окне задребезжали. Звук тот еще: как в хреновом горне у хренового горниста.

Шестаков всегда от напряжения свистел горлом. Причин происхождения его фистуляций было много, сейчас «петушка» он давал, пожалуй, от высокого чувства превосходства. Присутствовали также снисхождение и раздражение. Обида отвергнутого пророка.

Лыков молчал.

Шестаков заводился от этого молчания. Он точно знал, что так и будет. Его не слушали. И вот оно.

– Скажи: не так!

Пророк предосудительно впился взором Лыкову в лоб. Тот не смотрел на него и не поднимал головы.

– Что – не так? – Андрей не особенно следил за мыслью Шестакова.

– Нет! Скажи, что не так!

– Не так.

Лыкова достали фистулы и «параллели». Он неоднократно посылал Шестакова куда следует. Но тот никогда никуда не уходил.

– А факты? А объективный антагонизм субъектов? Природа противостояния не наводит тебя на параллели?

– Один мог быть пастухом, а другой плотником – и ничего, все равно бы «противостояли». Подрались бы.

– А политическая подоплека?

– Никакой.

– Ха! Да антагонизм он сидит в печенках. Не вытравишь!..

– Как описторхоз?

– Какой ты журналист? Еще носятся с тобой… За каждым фактом что-то стоит. Нужно увидеть!

– А вот если бык фермера покроет колхозную корову – это что?

– А что, бык Ивана Никифоровича еще и корову Ивана Ивановича покрыл? – У Шестакова от изумления даже фистулы пропали. Значит, изумляясь, он расслаблялся. – Когда же это он успел? В сводке об этом ничего нет.

– Не виляй: говори – что это?

– Что это… Половой акт это. Зачатие возможно. А что?

– А, может, предательство? Быком – фермера. Или напротив унижение общественного животноводства? Тем же быком. Или стоящим за ним фермером.

– Что ты плетешь?

– А ты?..

– Да я тебе говорю!..

– Вот и я тоже: про антагонизм.

Шестакова озарило.

– А что это ты про быка с коровой? Там что – адюльтер?

Лыков с восхищением посмотрел на Шестакова. Вот человек! Вот искатель параллелей!

– А? – Не отставлял надежд искатель параллелей. – И кто ж там кого?

– А там все друг друга. И потом еще съели одного.

Шестаков надулся. Он не мог понять и простить Лыкову узости мышления и награды за победу в региональном конкурсе: «Наркотики! Стоп!», подозревая, что Андрей «не мог так тонко знать наркотические сюжеты – ни с того, ни с сего». При этом на замечание Шестакова по поводу того, что напрашиваются параллели между тонкостью знания предмета и личным чувственным опытом – должной реакции не последовало. Наркоман был не пойман.

Еще не нравилось, что Лыков обожаем женщинами. Одна при Шестакове так и сказала: «Андрей! Я тебя обожаю!..» В сущности, омерзительное признание. Шестакова можно понять.

– Параллели бывают только в геометрии. – Не обращая внимания на надутость Шестакова, заявил Лыков. И отрезал: – Рельсы и то кривятся местами. Иди Шестаков. Мне писать надо. А на параллели мне параллельно.

– Паяц. Бытописатель. – Шестаков ушел, демонстративно не хлопнув дверью.

А хорошо бы с параллелями! Этот – этот, тот – тот… Один фермер, другой председатель, ну и пошло поехало… Сразу бы за живое… Хотя, оно давно умерло. Чем они сейчас отличаются? Да ничем. Только у председателя контора осталась. А у фермера кабинет в гараже, который ему по приватизации достался.