Сам его голос, которым было сказано только одно слово, но сказано с такой нежной властностью, отозвался в ней жаркой волной. Утопая в бездонном омуте его глаз, Марианна обвила руками его шею и легла на спину, увлекая Робина за собой. Он был настойчив, но нетороплив, заставляя Марианну вновь и вновь испытывать бесконечное блаженство в его объятиях. Тая от сладкой слабости, охватившей ее тело, омытое волнами экстаза, Марианна дотронулась губами до губ Робина, когда он неподвижно замер, переводя дыхание.

– А ты, любимый?

Знакомая любимая ею улыбка коснулась уголков его рта, и он, отвечая на ее поцелуй, предложил:

– Давай вместе, сердце мое!

Прерывисто вздохнув, Марианна согласно прикрыла глаза и положила голову на сгиб его локтя. Как она любила смотреть на него в такие мгновения, когда его лицо становилось отрешенным, глаза укрывались в тени ресниц, темнея от вырвавшейся на свободу страсти! Он обладал ею так, словно каждым движением утверждал свое право на нее, безмолвно напоминая, что она только его, и ничья больше. Она же с готовностью уступала ему, как если бы отвечала: да, я только твоя, в этом нет и не может быть никакого сомнения! В какой-то момент она утратила себя, и он, мгновенно почувствовав ее полное слияние с ним, впился в ее губы жарким, требовательным поцелуем. Его глаза погрузились в самую глубь ее глаз, и губы Марианны опалил его сбивчивый шепот:

– Девочка моя! Медовая, нежная девочка!

Он задохнулся, сдавив ее в объятиях. Она изогнулась и, услышав его глухой вскрик, утонула в захлестнувшей ее горячей волне. Очнувшись, она увидела совсем близко его глаза, в которых играли золотые искорки, и ощутила тепло его ладони на своих губах.

– Прости, милая! – шепнул он. – Я люблю слышать твой голос, но…Ты могла всполошить весь Шервуд!

– Кто же стал тому причиной? – улыбнулась она, поцеловав его ладонь, и они рассмеялись, не сводя глаз друг с друга.

– А чья будет ночь? Твоя или моя? Или поделим ее поровну? – шутливо промурлыкала Марианна, когда они, утомленные, лежали, не размыкая объятий.

Услышав ее вопрос, Робин улыбнулся.

– Жена Воина, сестра Воина, ты забыла, что ночь перед битвой запрещает делить ложе с женщиной? – выпустив Марианну из объятий, он лег на спину и устремил взгляд в голубое небо, расчерченное зелеными ветками ивы. – Ночь будет посвящена Одину.

Его слова вернули мысли Марианны к предстоящему сражению. Она перевернулась на грудь и, привстав на локте, сказала, тихонько гладя Робина по щеке:

– Я, не спросив тебя, отправила Дикона в Руффорд, чтобы он договорился с его жителями о помощи раненым завтра. Повозки, приют, уход…

– Они не побоятся? – усмехнулся Робин.

Марианна поняла, что сейчас он вспомнил тех, кто оставил его, соблазнившись помилованием Иоанна. «Они избегали смотреть мне в глаза…» – «Да, Марианна, вот такие они – люди, за которых Робин всегда был готов положить жизнь!..» Слова Реджинальда и Гая пронеслись у нее в голове, и Марианна крепко обняла Робина.

– Ты был очень огорчен, когда они ушли? – тихо спросила она, не пояснив, о ком говорит, но Робин понял ее.

– Они сделали свой выбор – это было их право. В первые дни я испытывал сожаление о силах, потраченных на них, но потом решил: то, что не привилось в них сразу, все равно однажды даст всходы. Если не в них самих, то в их детях. Одно я понял совершенно отчетливо: леди Маред права. Мой край больше во мне не нуждается, окончательно и бесповоротно. Горькое понимание, но если так, то я хотя бы не буду нести ответственность за кровь, которую они могли бы пролить, но предпочли не проливать. Мое время ушло, Мэриан, а с ним ушли и заботы о благе Средних земель. Теперь есть только те, что остались со мной, моя семья, и ничего больше, о чем мне следует беспокоиться и что надлежит защищать.

Его признание резануло ее ножом по сердцу. Останься с ним все, кто ушел, и вместо отправки войска для разгрома вольного Шервуда Иоанн был бы вынужден вступить в переговоры, пойти на уступки, чего он сейчас не сделает, если те, кто остались с Робином, не докажут в сражении, что и они – сила, с которой надо считаться. У тех, кто соблазнился королевской милостью, выбор был, и они его сделали, не оставив выбора самому Робину. Прощаясь с ним, думали ли они, на что обрекают лорда вольного Шервуда? Может быть, и думали, но их мало заботила его участь.

Марианна знала, о каких потраченных силах он сожалел. Не о тех, что понадобились ему, чтобы вновь сплачивать Шервуд, не о тех, которые он и его верные товарищи вложили в отступников, обучая их владению оружием. Речь шла о силах его души, направленных на воспитание стойкости духа и избавление от малодушия. Его наука и он сам были отвергнуты, но он все равно не считал, что потерпел неудачу. Его посевы взойдут – в тех, кто сбежал из Шервуда, или в их детях. Само его имя станет символом сопротивления произволу, достоинства, которое не позволяет упасть на колени. Но, несмотря на это понимание, Марианна чувствовала в нем глубокое разочарование и горечь. Край отринул правителя, выказал безразличие к его судьбе.