Шрифт:
Перед самым выступлением на Невель приходил к Токмакову Серебряный и просил передать Шаховскому в Невеле, чтобы тот, боже упаси, не замыслил какого-нибудь вредного дела или каких-нибудь козней против царя в этом походе. Не успел Токмаков предупредить Шаховского, а чуял, что козней-таки понастроил невельский наместник. Дорогу мимо покинутых деревень не иначе как с умыслом проторил, чтобы показать царю разор края и оправдаться этим за какие-то неправые свои дела. Косогор тоже в досаду царю выбрал. А царь, видать, проведал о чём-то и тащит теперь с собой этого мужика, чтобы изобличить Шаховского. Не успел Токмаков предостеречь его: не ожидал он, что царь вдруг догонит на полпути его полк и пойдёт с ним до самого Невеля. Да если бы и ожидал, всё равно не смог бы: гонца ведь не пошлёшь! Такое передают с глазу на глаз.
Иван подъехал к своим саням, спустил мужика, спешился сам, отдал узду подошедшему Бек Булату.
— В сани его ко мне! — приказал он Федьке. — Закутай в шубу.
— Государь!.. — приковылял к Ивановым саням Левкий. — Вскую [73] те сей смерд? Аль на мысль на каку тя навёл?
— Отступи, поп! — угрюмо кинул ему Иван, залезая в сани. — Пошто тебе ведать, коль и навёл?!
— Эх, пошто?! — блаженно вздохнул Левкий и ревниво позыркал на мужика. — Аз бо також нужусь истой мыслию… Жажду те поведать, да ты всё не потщишься внять мне.
73
Вскую — зачем.
— Поп! — Иван недобро сощурился, дёрнул плечом.
— Единым духом, государь!.. Шаховский посогнал смерда с корня! Сам!
— Ишь ты!
— Истинно, государь! — приткнулся Левкий к Ивану. — Не по приключаю [74] домыслил… Голос мне вещает… Душа моя непокоится: что еже обведут тя крамольники?
— Не обведут, поп. Бог не дозволит, ежели ты будешь почаще напоминать ему обо мне. Трогай, Басман!
3
74
Не по приключаю — не случайно.
Перевалили холмы, и показался Невель. Справа от него сплошной стеной вздымался бор, и крепость казалась каким-то диковинным зверем, выползшим на его опушку. Бор был пег от снега, крепость тоже была вся заснежена, лишь темнели стены и башни да макушки церковных шатров, вылизанные до черноты ветром.
В крепости выпалили из пушки. Это дали знать, что вблизи города неприятеля нет, всё спокойно и можно двигаться без предосторожности. Как камень в воду, бухнулся выстрел в мягкую, податливую тишину белого безбрежья и утонул в его глубине.
— Палят, — сказал Федька. Сказал без всяких мыслей, просто от нудьги: от той деревни, откуда Иван притащил мужика, ехали молча. Иван не велел Федьке обгонять ушедший вперёд полк, и всю оставшуюся дорогу ехали позади войска, вслед за нарядом. Ехали ещё медленней, чем поначалу.
Федьке не терпелось поговорить, но он видел, что Иван зашёлся злобой, и молчал: под горячую руку не хотел попадать. Неразборчива была у царя горячая рука.
— Ай по нас?.. — тревожно спросил старик.
— По нас! — в тон ему ответил Федька.
— Дык… — заикнулся старик и со страхом обернулся к царю.
— Сиди, дурья башка! — толкнул его в бок Федька. — Небось гащи [75] обмарал?!
— Како там, — спокойно сказал старик. — Об собе, что ль, страх?
— Обо мне, что ль? — придурился Федька.
— Кой — о тобе? — ещё невозмутимей ответил старик. — Возников, поди, на земле — сколь и лошадев! Ну, буде, чуть помене… Быват же, один трёх погоняет!
— Ишь ты, бедовый, — усмехнулся Федька, стараясь скрыть вскинувшуюся в нём обиду. — Как пень еловый!
75
Гащи — нижнее бельё, подштанники.
— Что, съел, Басман?! — язвительно бросил Иван. — Говорил я тебе, что смерд разумней тебя. Вот тебе и доказ!
— Так уж и доказ?
— Ну продолжи, убедишься.
— Сдался он мне!..
— Ты не бидься, милай, — ублажчиво смягчил голос старик. — Я по-христиански, к слову, без дела… Коль ты роду знатного, прости меня на слове, не ведал…
— Не знатного он роду, — снова съязвил Иван. — С исподу!
Федька затаённо вздохнул, насупился. Старик тоже вздохнул, украдкой перекрестился и уже больше не заговаривал.
…Сани царя ещё только спустились с холма, а передовые сотни черкесской и татарской конницы уже подошли к Невелю. У крепостной стены войско встречал невельский наместник князь Шаховский — вместе со своими воеводами, тысяцкими, со знаменосцами; под реющими на ветру бунчуками стояла казачья сотня, оголившая сабли, как только голова полка вместе с воеводой Токмаковым поравнялась с ними.
Токмаков приказал своему второму воеводе, Оболенскому, разводить войско на две стороны: конницу влево, пехоту вправо, к бору, а сам подъехал к Шаховскому. Шаховский был в боевых доспехах, торжественный, важный, но, как только Токмаков приблизился к нему, он заулыбался, потрепал Токмакова по плечу, весело сказал: