Шрифт:
– Не подумай только, что это бухгалтерская дотошность, - объяснил мне отец, - Они живут в ее сердце... А не просто в памяти. Понимаешь?
У папы есть другая особенность: он любит восторгаться людьми. А в некоторых просто влюбляется.
На строительстве металлургического завода папа влюбился в Лукьянова. Это был заместитель начальника стройки.
– Одаренная натура. Творческая личность!
– говорил отец.
У отца тоже есть прозвище: "Тайный советник". Его придумала мама. И только она его так называет.
С отцом и правда часто советуются - главным образом, одаренные личности и творческие натуры.
Лукьянов же советовался то с отцом, то с мамой.
– Ты заметил: он здоровается только с тем, кто ему на этот раз нужен? - спросила как-то у отца мама.
Так как я не был нужен Лукьянову никогда, он со мной вообще не здоровался.
– Представь себе масштаб его забот!
– тихо воскликнул отец.
– Просто нет времени на лишнее слово, на лишнюю фразу.
– Он хоть раз спросил, как ты себя чувствуешь? Лично моим здоровьем он не интересовался ни разу.
– У него нет времени на этикет. Но если бы мы заболели, он бы помог. Не сомневаюсь.
– А почему он не приходит к нам в гости?
– спросил я.
Мне было интересно посмотреть на Лукьянова.
– В наш век телефон все чаще заменяет живое человеческое общение, - объяснила мне мама.
– Ну, в том, что в сутках всего двадцать четыре часа, Лукьянов не виноват, - возразил отец.
– Нет времени?
– задумчиво произнесла мама.
– Это правда... На нем держится стройка!
– Ну, почему же?
– не согласился отец.
– У нас много одаренных людей. Он назвал несколько имен и фамилий. И, обратившись к маме, добавил: - А ты сама? Ни одно правительство не может обойтись без министра финансов!
Мама как будто не услышала последней фразы.
– Лукьянов - голова!
– сказала она.
– На лету схватывает.
– При этом он советуется, звонит... И всегда смотрит вперед!
– согласился отец.
Действительно, разговаривая с Лукьяновым, папа и мама то и дело повторяли:
– Вы правы: это - пройденный этап. Надо смотреть в будущее!
Лукьянов даже приснился мне однажды с подзорной трубой в руках: он разглядывал, что делается... там, впереди.
Я не влюбляюсь в людей так часто, как папа. Но одного человека я любил уже больше трех лет. Это был дирижер нашего хора Виктор Макарович.
Взрослые люди утверждают, что трудно объяснить, за что именно любишь человека. Но я бы, мне кажется, мог объяснить...
Во-первых, он раньше всех заметил, что у меня открытое и приятное лицо. Во-вторых, он умел показывать фокусы, играть не только в чехарду, но вообще во все игры.
И обязательно побеждал!
Директора Дома культуры, которого мы прозвали Дирдомом, он обыгрывал на биллиарде. Дирдом очень нервничал и объяснял свои поражения тем, что на нем "вся культура".
"Если бы Лукьянов проиграл Виктору Макаровичу, - подумал я, - он бы, наверное, сказал, что "на нем вся стройка". Неплохо устроились!.."
Я продул Виктору Макаровичу несколько партий в настольный теннис. После чего мне сообщили, что в обыкновенный теннис он играет гораздо лучше, чем в настольный...
Однажды, когда Виктор Макарович обыграл в шахматы девочку из младшей группы нашего хора, я услышал, как Маргарита Васильевна сказала:
– Ну, ей-то вы могли бы и проиграть!
– Зачем унижать ее?
– ответил Виктор Макарович. И, испугавшись, что Маргарита Васильевна обидится на него, стал объяснять: - Вы же сами говорите, что детей следует уважать... И нельзя обманывать!
С маленькими участниками нашего хора он любил играть в прятки. И они никогда не могли его отыскать.
– У меня и фамилия-то для игр подходящая: Караваев!
– говорил он. Каравай, каравай! Кого хочешь, выбирай...
Только одну игру Виктор Макарович отверг прямо у меня на глазах. Он не захотел играть в поддавки.
– Это какая-то антиигра!
– сказал он.
– Победа состоит в поражении... Стремиться к тому, чтобы тебя уничтожили?
Не понимаю.
У него на многое были свои особые взгляды. Вот, например, ему не нравилось слово "конферансье". Слово "ведущий" казалось ему нескромным. И он прозвал меня "объявлялой".
"Объявляла" - так меня все и звали.