Потом пришёл добрый и рассудительный генерал Гриша, естественно, с увещевательной речью, мол, все они попали сюда не на охоту, а помимо воли своей впу­тались в дела государственные и даже международные. Поэтому подписки о неразглашении не унижение лич­ности и ограничение свободы — нормальная форма го­сударственной защиты информации, и всем участникам придётся её дать. Что же касается немедленного отъезда с Пижмы, если честно, выдворения, то надо признаться, тут дела глубоко личные и сердечные. Начальник охоту- правления даже на шёпот перешёл и доверительно, по се­крету, сообщил, что губернатор давно влюблён в Диву Никитичну и она к нему относится очень нежно. Есте­ственно, при живом муже он и думать не смел, не стро­ил иллюзий, и только всячески помогал этой трудовой геройской семье переживать время становления фермер­ского хозяйства. И вот миновал год, как умер Драконя, у вдовы закончился траур, и впервые возникла реаль­ная надежда на её ответные чувства. Поэтому лучше им не мешать, тем паче возраст у губернатора предельный, чтобы искать новую партию: два срока властных полно­мочий измотали его, пора бы на покой, наконец-то же­ниться и жить на природе. И ещё Гриша сказал много лирических слов относительно любви губернатора к во­логодским просторам, охоте, сельскому хозяйству, детям, старикам и животным.

Зарубин сообразил, что настала пора действовать: до­верчивый генерал, если правильно выстроить разговор, должен открыть клетку; но составить диалог не успел — собеседника отозвали. Дабы предотвратить побег, весь зверинец осветили сценическими прожекторами, поэто­му Зарубин чувствовал себя отловленным и посаженным на всеобщее обозрение дивом. А скоро появились и зри­тели: два омоновца сначала с любопытством попытались побаловать с Митрохой, ткнуть его резиновой дубинкой, но, когда тот рюхнул на них, ушли к клетке с учёным. И смотрели на него как на зверя, так что тоже хотелось зарычать. Потом пришли два кухналёвских охранника, проверили запоры на соседней клетке и, удалившись не­надолго, привели Боруту, ещё пьяного, с опухшим лицом и невидящим взором. По крайней мере, обвинение в ду­шегубстве теперь должны были снять!

— Ну и как там, на том свете? — спросил Зарубин.

Утопленник на голос обернулся, однако учёного не уз­нал.

— Мужик, у тебя выпить нету? — спросил безнадёжно.

— Нету, — тоскливо признался тот.

— Моё тонкое тело требует, — объяснил Борута, — для восстановления. На самом деле я не пью.

Омоновцы смотрели на них как на зверей, с опасли­вым любопытством и желанием подразнить. Один уже дубинку просунул между прутьев, чтобы ткнуть Боруту, но тут явились те же двое охранников и в самом деле перевели Зарубина. Только в пустой мясной склад, про­вонявший тухлым мясом и кровью. Снятый с грузови­ка стальной кузов-рефрижератор имел мощную тепло­изоляцию стенок — хоть закричись, никто не услышит, и с улицы ни звука не проникает. Ко всему прочему тьма кромешная, мерзкий запах, как на живодёрне, и духота.

Мысль о побеге всюду неслась за ним следом и, ока­завшись в мясном складе, Зарубин пожалел, что не удрал от конвоиров, когда вели: надеялся, посадят в башню, как обещал губернатор. А бежать отсюда можно было лишь способом, которым воспользовался криптозоолог Толстобров, однако охраняли камеру не егеря — псы Кухналёва. Эти вряд ли проявят снисхождение и выведут в туалет — нечто вроде параши стояло в противополож­ном углу от лежбища из свежего сена, уже хорошо при­катанного Недоеденным, но ещё запашистого, и можно дышать через него, чтобы на минуту избавиться от вони. Перед тем как засадить в рефрижератор, его тщательно обыскали, уже по всем правилам отняли всё, от брючно­го ремня до зажигалки, так что даже пожара не устро­ить. Оставалось только стучать и, определившись со спо­собом побега, начинать диалог с часовым. Это к Боруте можно было опаздывать на сутки и более; к Диве Ники­тичне надо являться, пока она ждёт...

Двери были двустворчатыми, но открывалась лишь одна половина, и прежде чем охранник отозвался, Зару­бин ноги и руки отбил. Створка отошла, образовав щель, на два пальца — шире не позволяла цепь.

— Ну и что? — спросил незримый страж.

— Передай губернатору, я согласен, — сообщил он.

— На что согласен?

— А это не твоё дело! Скажи: согласен. Он знает на что.

— Губернатор занят, — был ответ. — Приказано си­деть и думать.

— Я уже всё передумал...

Тот разговаривать не захотел, посветил фонариком.

— Убери руки из проёма. Отшибу.

— Не закрывай дверь, — попросил Зарубин. — Здесь дышать нечем.

— Ничего, принюхаешься...

Охранник готов был уже захлопнуть створку, а как на зло, в голову ничего не приходило, чтобы завести на разговор туповатого стражника. Всю жизнь Зарубин изучал отношения человека и животного мира, в том числе дикого, и пришёл к выводу весьма плачевному: са­мой устойчивая психология была у людей особенно низ­кого уровня образования, социального положения и раз­вития. Охранник стоял последним в списке профессий, где властные полномочия образуются от самого труда. То есть недостаток интеллекта всегда тащит за собой три качества — тупость, скрытую агрессию и жажду власти. И это одинаково распространяется на людей и животных. Хотите проверить человека или собаку — поставьте их что-либо охранять.

Этот был идеальным стражником, то есть непроши­баемым храбрым зайцем, не исключено, служил в воло­годских конвойных. И тогда Зарубин вспомнил отцов­ские рассказы о зэковских изобретениях, называемых понтами, и, повинуясь некому творческому порыву, на­чал понтярить. А это было настоящее искусство психо­логического воздействия на стражу, и, чем невероятней казались понты, тем более в них верили. Охранник у За­рубина оказался травоядным, ибо легко поддался, когда услышал про капусту — деньги, спрятанные в машине, которые он вёз будто бы матери. Дескать, его наверня­ка закроют надолго, машину реквизируют и пустят с мо­лотка, а там под обшивкой в багажнике четыре тысячи долларов. Не взялся бы стражник за четверть суммы не­заметно достать деньги и передать по назначению? При этом Зарубин вытащил руки из притвора двери. Стражник её захлопнул и пропал, не проронив ни слова и даже адреса матери не спросил: попался!

Через полчаса он вернулся и сам отвёл створку.

— Стоянку менты охраняют, в твоей машине шиб­ко не пороешься. Надо знать конкретное место — где...

— Давай нарисую, — предложил Зарубин.

Тот пошарил по карманам, вынул ручку и за неиме­нием бумаги пачку сигарет, однако в щёлку она не про­лазила. И тогда стражник сбросил цепь с крюка, открыл дверь и включил фонарик.

— Рисуй!

Он светил на руки, поэтому удар в пах пропустил, захлебнулся от боли и загнулся пополам. Зарубин доба­вил ему по затылку, втащил в рефрижератор и закрыл створку на могучий шпингалет. Мясной склад стоял на от­шибе, возле самого частокола, огибавшего излучину реки. Крепостная изгородь хоть и напоминала лагерный забор с колючкой и проволокой-путанкой, но всё-таки была де­коративной. Он бежал, как мечтал в детстве: перепры­гнул заграждения, затем подтянулся, аккуратно перенёс тело через заострённые колья острога и бесшумно спу­стился на землю. Вдоль забора ходил патруль наружной охраны, поэтому Зарубин не пошёл на автостоянку за ма­шиной, а спустился к реке, вошёл в воду и поплыл к тём­ному противоположному берегу...