— Писателей, к счастью, мало знают, — взяла меня под руку Перетокина. — У нас в Троицке их почти нет. Для общения мне хватает и вас.

Набежала толпа фотографов, и Нина Матвеевна тоже стала сниматься с адмиралами.

«Вот он, миг писательской славы, — подумал я. — «Гардемарины» Перетокиной для нынешних флотоводцев важнее «Войны и мира» Толстого».

Распахнулись двери зала, в котором были накрыты столы, и все устремились к ним. Я едва успевал за Ниной Матвеевной. Впрочем, в моих услугах она уже не нуждалась. Адмиралы обхаживали ее с пылом гардемаринов.

«А флотские небедно живут, — размышлял я, обозревая ломящиеся от снеди столы. — Но они и не должны бедно жить. Кто у России союзники? Флот и армия. В России бедно живет только народ».

Не знаю, был ли в этом чей-то умысел или все произошло случайно, но в какой-то момент Перетокина с Дружининой оказались рядом. Улыбаясь, они впились глазами друг в друга. Мне стало зябко. Я понял, что мужчины в сравнении с женщинами сущие дети.

— Гардемаринов сюда! — раздался чей-то зычный голос.

Гардемарины, конфузясь, окружили своих повелительниц. Ослушаться никто из них не посмел. Глядя на авторов фильма и исполнителей главных ролей, я не мог постичь глубины их неприязни друг к другу. Неужели именно в этом состоит непостижимость русской души?

— Вы гость? — услышал я вкрадчивый голос.

— Гость, — сказал я.

Человек, спрашивавший меня, на фоне импозантных адмиралов выглядел невзрачно.

«Всего лишь капитан первого ранга», — посмотрел я на его погоны.

— С ними? — показал пальцем на киношников человек.

— С одной из них.

Я не стал уточнять с которой.

— Хотите посмотреть на настоящее застолье?

Что-то в голосе этого человека заставило посмотреть на него внимательнее. Невысок, полноват, чернявый. Вполне заурядный субъект. А голос повелителя.

— Хочу, — сказал я.

— Пойдемте.

Мы направились к боковой лестнице, ведущей куда-то в подвал.

«Интересное кино, — думал я, вперясь глазами в спину поводыря. — По сравнению с ним даже я больше военный, не говоря уж о Харатьяне. Куда он меня ведет?»

В подвале мы остановились у одной из дверей.

— Сюда, — сказал каперанг и открыл дверь.

Я шагнул через порог и замер. Картина, открывшаяся моим глазам, ошеломляла. За большим овальным столом, развалясь, сидели каперанги. Среди них не было ни одного адмирала, и все они неуловимо походили друг на друга. Некоторые сбросили мундиры и сидели в белых рубашках. У двух-трех из них на коленях устроились смазливые барышни в коротких юбках. В каждой из барышень тоже проскальзывало что-то общее.

«Клоны, — подумал я и оглянулся на своего провожатого. — Или масоны, что в принципе одно и то же».

— Замы по тылу всех флотов, — улыбнулся тот. — Мы не любим пышных застолий и громких слов.

— Н-да… — крякнул я.

В этом застолье поражали даже не глубокие чаши с черной икрой, а то, что к ней никто не притрагивался. На челе каждого из сидящих за столом лежала печать усталости. Да, все они честно сделали свое дело и теперь отдыхали.

— За русский флот!

Мой провожатый наполнил рюмки из какой-то особенной бутылки. Мы выпили.

— Кто таков? — повернулся к нам один из каперангов.

— Писатель.

— Пусть выпьет, — разрешил каперанг. — Но не пишет.

Кто-то хохотнул.

«Если и напишу, никто не напечатает, — подумал я. — В новой России живем».

— Да, живем небогато, — согласился мой спутник, — но нам много и не надо. Еще рюмочку?

Я понял, что из подвала пора выметаться.

— Спасибо за доставленное удовольствие, — сказал я.

— Всегда рады писателям.

Провожатый улыбался, но глаза его были холодны.

«В древности правили жрецы, — думал я, поднимаясь в парадный зал, — потом масоны, а теперь, видимо, тыловые крысы. Конец, впрочем, всегда одинаков».

На столах, за которыми витийствовали адмиралы, черной икры, между прочим, не было.

— Героям икра не нужна, — сказал я Перетокиной, которая чокалась со всеми адмиралами подряд, — им и орденов хватает.

— Пойдемте домой, — поставила она на стол рюмку. — Столько я никогда не пила.

— Неужели больше двух рюмок? — удивился я.