Рука Нейтана двинулась к моему плечу, и без предупреждения он оттолкнул меня от себя.

– Нет, – сказал он, задыхаясь. – Я не могу это сделать, Уит.

– Нейтан, – захныкала я. – Вообще-то, мы не родственники. И это не противоестественно, понятно? Пожалуйста, просто…

– Дело не в этом, – сказал он и сел на кровати, перекатывая меня с себя.

Расстроившись, я лежала, опираясь на локоть.

– Тогда в чем, черт возьми, твоя проблема? – спросила я. – Серьезно, Нейтан. Я набрасывалась на тебя дважды, а ты оба раза отталкивал меня. Я же знаю, что ты тоже хочешь меня.

– Вот именно, – сказал он, вставая на ноги. – Я хочу тебя… хочу гораздо больше того, что ты мне хочешь дать.

– Гораздо больше…? – я нахмурилась, вставая на колени на матрасе. – О чем ты говоришь?

Он взялся за дверную ручку и повернулся ко мне лицом.

– Я говорил тебе. Я не хочу быть таким как все. Мне не нужен только секс, Уит. Я хочу большего. Я хочу все. Я хочу всю тебя.

– Нейтан…

– На меньшее я не согласен, Уитли, – сказал он. – И тебе не следует соглашаться на меньшее.

Нейтан вышел из комнаты.

На минуту я разозлилась. Очень разозлилась. Он хотел всю меня, ну и что это всё значит? Я была вся перед ним, готовая в тот момент сделать все. Абсолютно все. О чем еще он просил?

А потом я вспомнила, что он сказал мне в забегаловке после вечеринки у Харрисона. Ему не нужна была дешевка. Ему нужна была девушка, которая ему нравилась. Девушка, с которой у него могло быть будущее. И он хотел, чтобы я стала ей. Он хотел этого с самого выпускного, с того самого момента, как мы целовались в кресле, и я назвала все песни о голубых глазах. Даже тогда он хотел не просто мое тело. Он хотел всю меня.

К концу этого лета, после того, как я разбила ему сердце, после того, как по-настоящему узнал меня, он не передумал. Я откинулась на подушки. Дура, дура, дура.

Мне потребовалось много времени, чтобы встать. Мне нужно было кое-что сделать. О, на что я несколько недель не могла решиться. Но, в итоге, я почувствовала, что теперь смогу.

Я встала на колени перед своей дорожной сумкой и начала вытаскивать мятую одежду, сворачивая и раскладывая ее на полки дубового комода.

Мой комод. В моей комнате.

Люди, живущие здесь, любят меня. Нейтан, Бейли, Сильвия – я дала им множество причин ненавидеть меня, но они не стали испытывать ко мне ненависть. Они так старались, чтобы я чувствовала себя тут как дома, даже когда папа начал меня игнорировать. И постепенно я тоже полюбила их. Возможно, я не вписывалась сюда, но они захотели сделать комнату для меня в этом доме. И я была готова отплатить им той же монетой.

–Нравится гостить у папы?

– Да.

– Проводишь время с ним и его новой семьей?

– Ага.

– Они тебе нравятся?

– Да. Очень.

Я не разговаривала с мамой уже несколько недель, и в тот единственный раз, когда я ответила на ее звонок, она снова принялась за старое: начала оскорблять, дико злилась, говорила гадости о папе. Это случилось на следующее утро после того, как я разобрала свои вещи и решила, что мое место здесь, с этими людьми. А мама мне лишь напомнила, почему именно в этом доме, я чувствую себя спокойно.

– Могу поспорить, ты видишься с ними чаще, чем со своим отцом, так ведь? – насмехалась она. – Боже мой! То есть, ты знаешь их пять минут, и он уже оставляет тебя постоянно с ними, могу себе это представить. А что если они психопаты или еще какие-нибудь маньяки?

– Они не такие.

– Ты не можешь этого знать, Уитли. Твой отец никогда не отличался здравым смыслом.

– Мам, они нормальные, – огрызнулась я. – Мне они нравятся, поняла? Хватит уже.

Тишина. Я смогла ее заткнуть. Но только на пару секунд.

– Милая, что-то не так? – спросила мама. – У тебя голос грустный. В чем дело? Ты можешь мне всё рассказать.

– Нет, – ответила я, сквозь стиснутые зубы. – Нет, мама, я не могу тебе сказать. Я не могу тебе сказать, что мы с папой почти не разговариваем. Или о том, что ему нравится новая семья больше, чем я. Или что мне от этого больно, потому что я тоже люблю его семью. Я не могу сказать тебе. Я не могу ничего сказать тебе, потому что ты только и делаешь, что ноешь! Ты ноешь и ноешь, и обливаешь говном папу. Все время.