Мэт словно услышал ее мысли. Рванул тряпки прочь — с треском, раня ее кожу, оставляя красные следы. Поцеловал, почти укусил, в ключицу. Навалился сверху, вжимая ее в кровать.

Регина мимолетно удивилась: ей совсем не больно! Наоборот, хорошо, словно обычных ласк — мало, безнадежно мало, словно ее кожу покрывает броня, которую не растопить поцелуями, только пробить, прокусить…

Она помотала головой, отгоняя странные мысли и желания. Очень странные. Не ее.

Она — нормальная женщина, она — человек, она не кусается и не пьянеет от запаха чужой крови.

Ей не может нравиться грубость! Не может.

Но почему-то хочется… Да, вот так, чтобы мужские ладони сжимали ее бедра крепко, до синяков, чтобы внутри все горело и плавилось от веса мужского тела, от собственной беспомощности под ним. От того, что она не может остановить его, не может — и не хочет.

Она застонала, требуя большего. Сейчас же, немедленно! Обняла Мэтью ногами, сердито поморщилась: почему он до сих пор одет? Нет, убери, мешает!

— Сейчас… Моя девочка, сейчас… — он приподнялся, нависнув над Региной, словно над добычей. Его глаза светились в полутьме, мускулы бугрились, по виску катилась капелька пота, и Регине отчаянно захотелось провести по его шее ногтями, увидеть на его коже алую полоску…

Все демоны ада, что с ней творится?..

Подумать, что с ней творится, она не смогла — отвлеклась. Мэт справился с брюками, отбросил рваную тряпку прочь, чиркнув по ее бедру металлической пряжкой ремня.

Регина вскрикнула: сама не поняла, то ли от боли, то ли от пронизавшей ее насквозь волны болезненного, яркого, сводящего с ума удовольствия.

А Мэт на миг замер, его глаза вспыхнули еще ярче. Замер, принюхался — и медленно, мучительно медленно опустился между ее ног на колени, провел ладонями сверху вниз, по ее плечам, рукам, по ее бедрам… Все это — глаза в глаза.

Снова замер.

— Сегодня я был уверен, что потерял тебя.

Регина покачала головой.

— Нет.

— Ты моя.

Она невольно улыбнулась — так хорошо, так сладко и правильно это звучало. И вздрогнула, когда Мэт коснулся языком саднящей царапины на ее бедре. Нежно. Горячо. Возбуждающе — до судороги, сведшей низ живота.

— Мэт! Мэтью… — она попыталась схватить его за волосы, потянуть к себе, но они были слишком короткими, не уцепиться. А оборотень делал вид, что не понимает ее требования: он увлеченно слизывал с ее кожи капельки крови, глядя на нее затуманенными и совершенно безумными глазами. Кажется, ранка под его языком затягивалась. Или нет. Не имеет значения. — Какого демона, Мэт! Иди ко мне!

И опять — ей должно было быть страшно. Оборотень, ликантроп, монстр, на ее глазах сожравший вампира — лижет ее кровь. Любой нормальный человек бы сдох от страха. Но не она. Она точно знала, чувствовала всеми внутренностями, что он никогда, ни при каких условиях не причинит ей вреда. А сейчас… сейчас она хотела только одного: чтобы он, наконец, оказался внутри нее. Заполнил. Взял. Доказал ей, что она — жива, что она желанна, что все еще может быть хорошо.

— Мэ-эт! — она дернулась к нему, почти успела сесть на постели.

Почти. Но не успела. С тихим, таким знакомым и неуместным смехом — почему неуместным? Почему знакомым? Демоны, почему в голове так пусто? — Мэт опрокинул ее обратно, коленом раздвинул ее ноги и резко, словно на добычу бросился, вошел в нее.

Регина закричала. Она сама не понимала — что кричит, почему, зачем. Просто не могла иначе справиться с переполняющим ее наслаждением. Острым, ярким, как наркотический сон, прекрасным, как… как жизнь. Да, Мэтью, да!..

Он что-то прорычал, вбиваясь в нее, заполняя до отказа, смешиваясь с ней, сливаясь в единое целое. Желтые волчьи глаза приблизились, на миг показавшись огромными и сияющими, как две полные луны, и вдруг наступила темнота — а ее губ коснулись сухие, обжигающе горячие губы, пахнущие ночным лесом, свободой, сладкой кровью врага…

Мэт поцеловал ее жестко, сминая и терзая ее рот, властно заполняя его своим дыханием, своим языком, делясь с ней своими первобытными — нет, звериными! — инстинктами, радостью обладания самой лучшей, самой сильной и красивой самкой, своей волчицей…

Регина разучилась думать словами — ее смело лавиной образов и ощущений, мир стал невероятно ярким, собственные ощущения — фантастически острыми и детальными, словно она чувствовала каждую свою мышцу, каждую связку, каждую клетку и молекулу. И в каждой молекуле бурлило сумасшедшее наслаждение и какая-то невероятная сила. Словно ее насквозь, как чистую морскую воду, пронизало солнце. Словно она сама превратилась в солнечные лучи — теплые, ласковые, и в то же время обжигающе-смертоносные.

Она летела — где-то, куда-то, забыв слова, потеряв человеческую память, свободной искрой, лучом света, осколком звезды…

И, когда звезды вокруг прекратил свой безумный танец и погасли, очнулась.

Осознала себя — нагой, усталой и обновленной, лежащей в объятиях Мэтью.

Почувствовала на языке странно-знакомый и в то же время не такой, каким должен быть, терпко-сладкий вкус…

Чужой крови. Волчьей крови.

Распахнула глаза — тут же встретившись взглядом с волчьими, желтыми, бесстыдно светящимися. И, чуть опустив взгляд, обнаружила источник этого… этого…