Он сел на край крыши и обхватил колени руками, сердито вытирая нос об рукав кофты.

Бофу нет.

Нет нигде.

И не будет, как ни старайся куда-то добраться.

Даже могилы нет, чтобы прийти и рассказать, как Кодама его ждал и как верил, что вот в это полнолуние они встретятся, и Бофу обязательно узнает, как он вырос, каким стал сильным и сколькому научился у Мастера Сплинтера, сколько легенд ему рассказал дядя Лео, в какие игры они играли с Майки, и как глубоко он нырял в заливе с дядей Рафом.

Никому это не нужно!

«Как придурок! Сопли еще распусти давай и похнычь. Как будто это хоть что-то назад воротит. Бофу больше нет. Все! Точка! Живи с этим».

Кодама вскочил и побежал прочь, зло смахивая холодные ненавистные слезинки с глаз.

«Так сложно сказать, что ли, было?! Неужели… я бы не понял?! Как дитю неразумному лапшу на уши вешали! Я бы понял…»

Споткнувшись об кабель, он упал и растянулся на крыше.

«Я же знал на самом деле…»

Кулак сжался, врезавшись в бетон.

«Просто не верил…»

Подтянув колени к груди, Кодама медленно встал и уставился в небо.

«Сам проживу. Плевать на всех. Ты меня бросил, Бофу! Ты же мог… мог выбраться и выжить!»

Рассвет загнал его на чердак большого дома, куда Кодама затащил коробку от холодильника и забрался в нее, надеясь заснуть.

«Буду тут жить. Дом не сложно устроить. И плевать на всех. Сам справлюсь, сам все сделаю. Один проживу!»

У него болела голова и разбитые руки, гудели ноги от бесконечного бега по городу, и разрывалось все внутри.

Он хотел домой.

Отчаянно стыдясь себя самого, хотел заползти под бок к дяде Лео или лучше к дяде Рафу, сжаться там, спрятаться от чувства вины, терзавшего душу и мозг, и забыть.

Пусть бы этого не было!

Пусть бы он не знал, что Бофу умер по его вине.

Лучше бы верить, как дураку, в сказки о лунной дорожке и далеком путешествии, которое будет когда-то.

Уже сворачиваясь клубком и закрывая глаза, Кодама вспомнил, что коробка была самым первым, что он узнал в своей прошлой жизни. И в этой новой, самостоятельной, тоже стала первым домом волей случая или насмешкой судьбы.

Там, во «вчера», была большая, душная и темная, куда его запихнул Бакстер Стокман, чтобы никто не нашел.

Он был в ней совсем один, и у него ничего не было, кроме запаха картона, голода и темноты, пока кто-то не открыл коробку, и в нее не попал свет.

Он привык пугаться каждого движения крышки, потому что ничего хорошего за этим никогда не следовало, и настороженно выглянул, чтобы хотя бы знать, что с ним на этот раз сделает злой Волосатый Бог этого места.

Но вместо мерзкого «хи-хи, детка» на него молча посмотрело что-то большое и синее. Удивленное. Теплое. Родное.

Его захотелось обнять и прижаться крепко-крепко. Оно не было злым – это уж точно.

Отпихнув крышку, он вылез и увидел лицо.

Родное оказалось таким же зеленым, как он сам, только взрослым и сильным, и у него были огромные теплые глаза.

Большая ладонь осторожно обхватила и подняла, прижимая к жестким пластинам на груди, но не делая больно.

«Это Настоящий Бог. Это мое тепло. Это теперь мое».

Кодама обхватил себя руками, уткнувшись носом в серую кофту, и тихо заскулил, чтобы не зареветь уже в десятый раз за эту бесконечную ночь.

Серый.

Он носил этот цвет, чтобы обрадовать Бофу, когда тот вернется. Он хотел стать таким же, чтобы им можно было гордиться…

Настоящий Бог оказался удивительным.

Он не только дарил тепло, но и принес то, что получалось есть. Сладкое, вкусное и много-много.

И он дал самое главное.

«Едзи».

И одеяло, и ласку своих рук, и тепло изнутри.

А потом забрал Едзи из коробки насовсем в большой дом и в свое сердце.

Кодама перевернулся на спину и вытер нос рукавом, уставившись сквозь чердачное оконце на светлеющее небо.

«Бофу, зачем ты умер?..»

Глаза слипались, под воспаленные веки словно кто-то песка насыпал. Он сам не заметил, как уснул, неудобно свернувшись клубком на картоне, и увидел во сне, как открывается крышка коробки, и в нее заглядывают глаза цвета неба.

– Бофу.

Не просыпаясь, Кодама протянул руку навстречу большой ладони и ощутил прикосновение теплых пальцев к своей руке.

– Раф, мы должны возвращаться, – Лео придержал брата за руку. – Днем опасно оставаться на поверхности.