– Скоро в тумане пойдем, – заметил Макс. – Видимость будет, наверно, метра три. Путь хорошо помнишь?

– Я тут группы водил раз пять, да один раз еще ходил соло – не собьёмся. К тому же, в прошлом году, по крайней мере, до жандарма на три семьсот путь был турами промаркирован. В общем, рассиживаться нечего, собираемся.

За пару минут термосы, недоеденный перекус и ненужные уже фонари были упакованы и убраны. Влад накинул рюкзак, слегка подбросил его на себе, подтягивая регулировочные стропы плечевых лямок, застегнул и чуть затянул поясной ремень, бросил короткий взгляд на спутников, тоже уже готовых к выходу.

– Ну что, мужики, с богом.

Как это обычно бывает в горах, гребень или склон, издалека кажущийся почти отвесным и обещающим восходителям непрерывную работу с веревками, по мере приближения к нему как будто выполаживается, частично теряя свою суровую неприступность.

Подъем по контрфорсу ОЖД требовал больших физических нагрузок, но особой технической сложности, особенно в летние месяцы и в хорошую погоду, для опытных альпинистов не представлял. Однако вряд ли хоть кто-нибудь проходил раньше этот маршрут в условиях почти нулевой видимости, да еще в майское межсезонье.

Человек, много ходивший в горах, поднимаясь по крутой каменной осыпи, интуитивно выбирает место, куда поставить ногу, опытным взглядом отмечая и обходя ненадежно лежащие камни, которые могут вырваться из-под ботинка, покатиться вниз, на идущего сзади. Сейчас же снежный покров обозначал лежавшие под ним камни лишь плавными волнистыми изгибами, поэтому всем, кроме первого в связке, нужно было ставить ноги точно в отпечатанный на насте след. Влад, которому приходилось тропить неглубокий снег, периодически оступался, – в тумане раздавался скрежет зубьев кошек по камню, шорох потревоженной сыпухи, и, время от времени, предостерегающий крик «камень!». Макс, шедший вторым, лишь изредка различал впереди размытый силуэт Влада.

Дважды при особо крутом подъеме вешали перила. Упершись в такой участок, Влад останавливался, поджидая остальных, Андрей отстегивал от рюкзака бухту веревки, Влад лез наверх, делая станцию – крепил веревку на вбитых в трещины камней крючьях или закладках. Макс с Андрюхой поднимались с помощью жумаров, причем Андрей, как замыкающий, снимал станцию, сматывал и крепил к рюкзаку веревку.

Часов через шесть после начала подъема вышли к ночевкам на три пятьсот – ровной площадке, на которой можно было, не особо теснясь, поставить три-четыре палатки. Почти двухкилометровый дневной подъем от верхних нарзанов до плато был по силам только хорошо тренированным людям, поэтому площадка, благодаря своему расположению – прямо посередине контрфорса – и подходящим размерам, пользовалась популярностью у всех идущих на Казбек групп, – здесь неизменно ставили лагерь.

Сделали большой привал. Пожевали орехов с курагой, съели по полплитки шоколада, порезали батон сырокопченой колбасы. Вокруг по-прежнему висела серая мгла, но туман этот не был статичен, как летним утром в низинах на равнине, он постоянно менялся, то становясь чуть гуще, то слегка светлея, а если посмотреть на находящийся рядом неподвижный предмет, можно было заметить, как его плавно обтекают податливые белесые струи. Вверху не наблюдалось ни малейших просветов, и надежды на то, что окончание контрфорса находится выше слоя облачности практически не осталось. Температура чуть повысилась, снег стал подтаивать, и дальше решили идти без кошек.

После часового отдыха быстро собрались, Влад каким-то чутьем выбрал направление, и группа вновь двинулась вверх. Вскоре справа по ходу сквозь туман проступил небольшой сброс, за которым угадывалось обширное белое поле. Вспоминая схему маршрута, Макс понял, что это длинный и широкий заполненный льдом кулуар, и весь дальнейший путь до самого плато будет пролегать параллельно его краю.

Макс начал уставать. Ноги постепенно наливались тяжестью, вес рюкзака, казалось, увеличивается с каждым часом, в ушах раздавался ритмичный стук крови. После каждого движения, сбивающего с размеренного ритма ходьбы (оступился и, чтобы сохранить равновесие оперся на ледоруб, перескочил через неширокий заледеневший ручей, резко ускорил шаги, почувствовав под ногами ненадежную сыпуху), приходилось делать частые лихорадочные вдохи, чтобы восстановить мгновенно сбившееся дыхание. Быстрый, без акклиматизации, набор высоты, полгода сидячего образа жизни (не считая периодических посещений фитнесс-зала для работы на беговой дорожке) в офисе «Альп Тура», зима, проведенная в загазованной Москве – все это сказывалось сейчас в полной мере.

Черно-белая поверхность присыпанных снегом камней перестала вдруг вздыматься вверх бесконечной кручей подъема, стала более пологой. Веревка натянулась, выбрав слабину, – Влад ускорил движение.

– Все, народ, кажись, поднялись! – раздался его довольный возглас. – Осталось только разыскать стоянки в этой мутной херне.

Макс понял, что контрфорс закончился, – они вышли на Майлинское плато на высоте четыре тысячи двести метров.

***

Приступы боли приходили внезапно, и к этому невозможно было ни привыкнуть, ни подготовиться. Боль вгрызалась в ногу, разливалась волнами, заполняя собой тело и сознание. Каждый вдох, каждый удар сердца отзывались резкими толчками боли. Боль приняла образ глупого щенка, забавляющегося с любимой игрушкой – резиновой костью. С игривым испугом он отскакивал назад, приседал на передние лапы, прижимал уши, опускал нижнюю губу, обнажая клыки. Потом – резкий бросок вперед и молодые зубы жадно вгрызаются в податливую резину, челюсти сжимаются все сильнее, голова яростно мотается из стороны в сторону.

В перерывах между приступами Дарганов постепенно возвращался к реальности, но эта реальность, материализовавшаяся в низкий свод палатки и непроницаемое всегда спокойное лицо Сан Саныча, была так безнадежно тосклива, что он не хотел впускать ее в себя, продолжая неподвижно лежать с закрытыми глазами. В измученном болью сознании медленной рекой текли мысли – иногда вполне спокойные и связные, иногда – панические, проникнутые жалостью к себе, запоздалой злостью на обстоятельства и завистью к тем, кто остался внизу. Он с готовностью отдавался этому плавному потоку, лишь бы не открывать глаза, не показывать Сан Санычу, что очнулся, не выслушивать уверенных заявлений о близкой помощи и несерьезности его травм, и не обсуждать экономию продуктов.