— Назови, назови настоящую цену, — снова завопили купцы, — и мы тут же заплатим.

В это время в залу вошел Брюкнер и тяжелой походкой подошел к Алтомановичу.

— Послушай, жупан, там, говорят, Вукашин с большим войском скачет, — зашептал он. — Мы хоть и готовы в бой, но силы уж слишком неравны. Здесь ведь даже не все мои рыцари.

Жупан Никола тут же скосил глаза в сторону купцов: не слышали ли они случайно эту весть. Но купцам сейчас не до того было.

— Хорошо, Брюкнер, мы успеем.

Алтоманович встал и, обойдя темно-красную лужу, приблизился к купцам. Брюкнер смотрел ему вслед.

— Ну вот что, толстосумы. Надоело мне с вами возиться. — Жупан Никола смотрел куда-то поверх их голов, но каждому купцу казалось, что смотрит он именно в его душу. — Моя последняя цена — четыре тысячи флоринов. Иначе…

Тяжелый вздох пронесся по всему залу, но торг был неуместен — никому не хотелось более терять свои здоровые зубы. В сопровождении стражников посланцы от купцов разошлись по лавкам, где в укромных местах отыскали нужную сумму, которую Алтоманович получил, уже сидя в седле.

— И помяните слово мое — святодмитровский налог будет мой уже в ближайшее время, — пригрозил Алтоманович.

Купцы стояли, понурив голову.

— Вперед, — скомандовал жупан.

Они успели уйти вовремя.

Требиньский властелин Радоня Куделинович из древнего рода Любибратичей вошел в силу в конце шестидесятых годов, когда возвысился жупан Никола Алтоманович. Два отчаянных смельчака и беспощадных рубаки быстро нашли общий язык, и вот уже Радоня все чаще покидал родное Требине, чтобы принять участие в очередной пирушке, организованной в Ужице его благодетелем жупаном Николой. Когда же после многодневных и обильных трапез Радоня возвращался домой, его родные братья — Мрджа, Милкус и Юнко — уже знали, что вскоре нужно готовиться к очередному наскоку на соседний Дубровник. Главной целью этих наскоков был угон скота и затем выгодная продажа его соседней властеле. Никто не приносил дубровчанам столько неприятностей, сколько Радоня (разумеется, если не считать самого Алтомановича), и никакие увещевания и жалобы не помогали. Король венгерский как фактический суверен республики с помощью не спешил, поскольку и жупан Никола был его верным другом и союзником. Оставалось одно — ударом ответить на удар. Благо и среди окрестной сербской властелы было немало врагов Радони. Чего стоил один Любиша Богданчич из все того же рода Любибратичей. Владения Любиши лежали как раз на самом пути к Дубровнику, и заговорщики очень быстро нашли общий язык. Как раз в тот момент, когда Любиша потчевал послов дубровницких всевозможными яствами и питиями и договаривался с ними о деталях нападения Куделиновича, мимо замка промчался со своими молодцами Радоня.

С гуком и посвистом пронеслись сотни Радони, и уже через короткое время молодцы его гонялись за дубровницкими крестьянками, да сгоняли быков и коров. Незаметно в общей суматохе из этого поселения вырвалась на дорогу, ведущую к Требине небольшая дружина в сорок всадников Хрвое Дучича, купеческого сына. Хрвое гнал своего коня и всю дружину что было духу и остановился только у стен маленького замка Любиши Богданчича.

— Трапезничаем! — ворвался Хрвое в трапезную. — А Радоня уже в Дубровнике хозяйничает.

— Ну что ж, значит, и нам пришло время к нему наведаться, — спокойно произнес Любиша, поднимаясь из-за стола. — Наш заговор, друзья, начинает действовать. Пришло время отомстить Радоне.

— Месть, месть! — закричали гости и тоже вскочили на ноги.

Немногочисленное, но хорошо подготовленное войско было в замке, и Любиша, уверенный в нем, быстро вскочил в седло. Дружина Хрвое Дучича присоединилась к дружинам двух своих земляков, гостивших у Богданчича, и вся эта сотня дубровчан тронулась вслед за Люби-шей. Целью их маленького похода было предместье Требине, где жил со своей семьей Радоня Куделинович.

И вскоре все запылало жарким пламенем. Крики людей о помощи едва заглушали рев, мычанье и блеянье волов, коров и коз, которых сгоняли в одно стадо налетчики. Младший брат Радони, Юнко, управлявший хозяйством во время отлучек Радони, хватался за голову. Налет был настолько неожиданным и в то же время таким жестоким, что он ничего не мог поделать. Да и вооруженных ратников у него почти не было — все ушли с Радоней на Дубровник. Жена и малолетний сын старшего Куделиновича забились в пристройку, где обитали слуги, боясь, что месть настигнет и их. Но Любиша Богданчич не собирался на сей раз тушить пламя пожара кровью себров и даже властелы. На первый раз он удовлетворился малым. Но и это малое должно было стать серьезным предупреждением для Радони. Об этом он и сказал выловленному дружинниками Хрвое Дучича Юнко Куделиновичу.

— Ой, смотри, Любиша! Радоня тебе этого не простит, — пригрозил ему в ответ Юнко.

— Посмотрим, — только и ответил Любиша и тронул своего гнедого коня.

Картина получилась весьма интересная: почти одновременно из Требине и из Дубровника двинулись ратники, гоня перед собой большое количество скота. Они шли навстречу друг другу, даже не подозревая об этом. И только случай предотвратил их столкновение. Уставшие после дневного перехода и многочасового разбоя, ратники Радони устроили себе на полпути привал, сойдя немного в сторону от дороги, а Любиша Богданчич, Хрвое Дучич и их сотоварищи, слегка спрямив путь, ушли в Шумет делить захваченную добычу.

Когда же Радоня вернулся домой, его охватила неописуемая ярость. Он готов был тут же броситься в погоню за обидчиками и уничтожить, смять их, сравнять их поселения с землей. Но, поразмыслив и выслушав братьев, он решил, что отомстить никогда не поздно, сейчас же нужно зализать раны.

Судьба человеческая иногда круто обходится и со своими любимцами. Последние годы она больно била деспота Углешу. На его державу (первую в Сербии) участились наскоки турецких акинджиев — разбойников, которые жгли и грабили поселения, насиловали женщин и уводили в рабство людей. Византийцы не спешили заключать с ним союз, и даже подписание акта о примирении церквей, который предложил Углеша вселенскому патриарху Филофею еще три года назад, по непонятным для деспота причинам все откладывалось. И самое главное — умер, не прожив и четырех лет, его единственный любимый сын Углеша, названный так в честь отца, деспота Йована Углеши.