— Так уж и хороший? — усомнился Бардин. — Село бандитское и хутора, наверно, такие же!

Вася не стал спорить, а уклончиво заметил:

— Народ там разный. Кто победнее, те против бандитов, а у богатеев что ни хата, кто-нибудь в банде ходит.

— А каких больше? — спросил Костя.

— Не за тем я туда добирался, чтоб кулачье считать, — сердито буркнул Вася. — Товарищ Бардин просил рассказывать подробно про Кольку, вот я и…

— Просил, — подтвердил Бардин, — только долго ты до него добираешься.

— Могу покороче, — проворчал Вася и зачастил: — Тетка Одарка, у которой я был в наймыках, Колькина мачеха, чертова самогонщица. Самогон варит на всю банду Никитченко, а самый старший из них, Мефодий, ее жених. Вот он и приехал с бандой, человек в тридцать, все верхи…

Бардин насторожился, стал расспрашивать, как вооружена банда, есть ли пулеметы?

— Есть один шош, только он, верно, неисправный, приклада у него нет. Ну, приехали. Приходит в нашу хату сам Мефодий Никитченко. Тьфу! Я думал про него невесть что. А он… Росточек, чуть повыше Кости, ножки тоненькие, в лаковых сапожках. Только и есть в нем чего атаманского, так борода, как у попа, да маузер через плечо. Велел выгнать меня со двора, а Кольку, значит, на стрему, в Вишняки. Пошли мы на станцию. Колька верхом, а я пехом. Колька все слезами обливается. Ему на станции дежурить, может ден пять-шесть, а Одарка дала ему полбуханки хлеба да пяток кривых огурцов. Я его все утешаю, а сам думаю, с какого бы бока к нему подобраться. Пацан, видать, много знает, но помалкивает, боится. Всего только и рассказал мне Колька, что будет жить на станции, пока ему на телеграфе не скажут, что из нашего города выехал эскадрон. Тут он враз в Покровку… Пожил я с ним на сеновале у телеграфиста три дня. Спим. Вдруг лезет хозяин, будит Кольку, говорит ему слово, а меня взашей. Выскочили мы на двор, Колька мне: «Прощай, Гриша!» Я там назвался Гришей, — объяснил Вася. — «Прощай, — говорит, — когда еще свидимся!» и был таков.

— Что же это за слово? — поинтересовался Бардин.

Вася пожал плечами.

— Кто его знает? Колька мне не открылся. Я так думаю — тревога. Может, и какое другое. Только после этого Колька галопом в село, а там — спасайся кто может!

Бардин заулыбался, а Вася с жаром заговорил:

— Верно, верно! Вы не смейтесь! Я сам проверил. Вот как дело было. Колька ускакал, а днем в Вишняки прибыли наши эскадронцы и аллюр три креста в Покровку, а банды тю, тю… и след простыл! Жители сказали, что еще утром ушла в лес. Чья это работа?

— Ты откуда знаешь? Ездил с эскадроном в Покровку? — спросил Бардин.

Вася хитро прищурил здоровый глаз и помотал головой:

— Зачем мне было туда ездить? Раскрываться? Я только шепнул взводному, сколько человек в банде, и враз отошел. А что банда ушла, я узнал, уже когда эскадрон вернулся на станцию.

— Колька тебе больше ничего не рассказывал? Не говорил, от кого телеграфист получает сигнал? — спросил Бардин.

— Он и сам про то мало что знает! Что с пацана спросишь? Я так думаю, что это кто-то с нашей станции весть подает…

Бардин заулыбался.

— Вы не смейтесь, товарищ начальник, — обиделся Вася. — Я этих гадов недобитых, на вокзалах насмотрелся. Все они заодно! Что кондукторы, что телеграфисты! Верно я говорю! Им бы только кусок пожирнее урвать… — горячился Вася.

— Ну! Ну! — успокоил его Бардин. — Так уж все они гады? А кто же тогда поезда водит? Кто хлеб везет голодающим?

Вася смущенно замолчал.

— Ты про телеграф в Вишняках кому-нибудь рассказывал?

— Никому, ничего, товарищ начальник! Только командиру эскадрона доложил, какие лошади в банде и чем она вооружена.

Бардин вышел из-за стола и протянул руку Васе:

— Спасибо, товарищ Рубаков, за разведку! Мы все проверим, и, может быть, тебе придется еще раз съездить в Покровку. О том, что рассказал здесь, помалкивай!

— Разве я не понимаю, товарищ начальник, чем меньше народа знает про такое дело, тем крепче тайность!

— Правильно понимаешь, боец Рубаков! — похвалил Васю Бардин. — Можешь идти!

Вася вытянулся, четко откозырял, а у дверей обернулся:

— А в Покровку я могу выехать, завсегда с полным удовольствием!

Когда за ним закрылась дверь, Бардин сказал:

— А ведь Вася прав. Много еще на железной дороге притаилось врагов. Надо будет проверить телеграфистов на вокзале…

— Кирилл Митрофанович, на днях мы получили письмо от комсомольца телеграфиста с вокзала? — напомнил Костя.

— Кажется, что-то об отправке скота? Где это письмо?

— Вы не стали им заниматься, а велели передать на проверку товарищу Семчуку, а он в отъезде. Но я хорошо помню его содержание.

— Ну-ну, напомни, о чем там речь!

Костя вкратце пересказал письмо, в котором младший телеграфист сообщал о странном случае. Во время дежурства пришел старший телеграфист и отправил его «погулять», сказав, что подежурит сам. Комсомолец не стал спорить, вышел в следующую комнату, а через тонкую перегородку услыхал, как старший стал выстукивать телеграмму. На слух он уловил неоднократно повторяющийся вызов: Малин, Малин. Потом разобрал: «Отправлены вагоны с крупным рогатым скотом, и цифры». Его удивило то, что с нашей станции никогда крупный рогатый скот не отправлялся. Когда он вернулся с «прогулки» и посмотрел книгу записей служебных телеграмм, отправленных за сегодняшний день, никакой отгрузки скота в Малин или в другой пункт там не оказалось. Комсомолец просил чекистов поинтересоваться этим делом.