– Я сегодня поговорю с ним.

Елена поцеловала мужчину в щеку и замерла. Она сжала плечи мужчины так крепко, словно сейчас погибнет. Девушка нашла в себе силы отстраниться. Она посмотрела на обеспокоенного Деймона и направилась к дому.

Девушка была уверена в своих действиях, но не была уверена, что это пройдет так легко и безболезненно. Деймон смотрел издалека на эту грациозную кошку, которая последними силами пыталась устоять перед очередным нервным срывом. Шатенка скрылась в доме, а Деймон сел за руль. Отъезжать он не спешил, ибо сейчас Елена может снова сбежать. Сальваторе лишь перегнал автомобиль в более безопасное место, на другую улицу, к перекрестку.

Гилберт вошла в дом. Квартиру освещал лунный свет и свет торшера, стоящего в зале. Клаус сидел на диване с бокалом виски в руках и смотрел куда-то сквозь предметы.

Елена больше не хотела сидеть в клетке, не хотела быть в чьих-то руках. Ей так хочется сломя голову нестись в терновый сад и там, упиваясь болью, исполнять свои танцы и песни. Ей хочется совершить очередной свой полет и погибнуть! Ей хочется немного вдохнуть свободы и расправить крылья. А в этой свадебной упряжке жених и невеста нелюбы… Клаус был прав только в одном: ее цыганскую сущность он не сумел подчинить. Елена осталась независимой, любящей и гордой. Шатенка села рядом и внимательно взглянула на мужа, который молчал. Кажется, он уже предвкушал будущее расставание. Метание меж двух огней послужит причиной сумасшествия. А в двадцать семь меньше всего хочешь попасть в психиатрическую клинику или оборвать свою жизнь суицидом.

– Я люб… – она запнулась, не зная, в каком времени употребить глагол. Клаус медленно повернулся и обратил взор на жену. Она опустила взгляд, поднимая белый флаг. – Не сдержала я слово, Ник. И, думаю, просить прощения не имеет смысла, потому что сейчас я сделаю тебе очень-очень больно…

– Ты всю жизнь любила его. Еще до нашей встречи, еще до нашей первой встречи ты уже любила его.

Елена. Сильная, мужественная и стойкая Елена, тебя пленили. Твоя мощь превратилась в твою хрупкость. Сейчас по твоим щекам потекли слезы. Слезы превеликой скорби по запретной любви, по нелюбви к тому, кто готов изменить себе. изменив себя ради тебя.

– Я схожу с ума, Ник, – прошептала она, беря его за руку. – Я не изменила тебе ни разу, знай это.

Он поднялся. Его рука выскользнула из ее, а единение душ разорвалось. Осколки впились в душу, принося с собой очередную дозу убийственной боли. Елена желала покоя! Она так сильно хотела, чтобы это израненное сердце перестало колотиться как бешеное, перестало отбивать чокнутый ритм, а душа – разрываться на маленькие кусочки.

– Что ты ко мне чувствовала? – он резко обернулся и, сев рядом, схватил девушку за плечи. Мужчина вглядывался в ее глаза, словно надеясь, что она врет, что это просто жестокий розыгрыш. Он так любил ее! Он жил для нее, а теперь его крылья сломаны. Так вот что чувствуешь, когда ты любишь того, кто никогда не будет с тобой? Противное, щемящее ощущение. И если ее сломала любовь, то Майклсона сломила эта хрупкая девушка. Скольких она еще сведет в могилу? Скольким еще разобьет сердце? Да, она была слишком красива, чтобы стать счастливой.

– Я любила тебя! Я, правда, любила тебя, пожалуйста, поверь. Но к нему чувства совсем другие, совсем другие желания и стремления, – она плакала, чувствуя вину. Она прятала взгляд, но тщательно подбирала слова. – Ударь меня… – шатенка быстро посмотрела на мужа. – Ударь, я это заслужила. Ударь! Я так хочу что-нибудь почувствовать! Ударь, как тогда!

Она снова срывалась. Шквал эмоций способен свести с ума ее в очередной раз. Елена слышит карканье ворон, и воспоминания, подобно цунами, накрывают и сносят все, что было построено. Болит голова, но таблетки вряд ли смогут помочь. Новокаином бы полить душу, чтобы не чувствовать, чтобы дальше жить. Но такого новокаина нет. Елена поднимается и, хватаясь, за голову, начинает ходить из стороны в сторону. Клаус сжимает кулаки до боли в пальцах. Обручальное кольцо шипами въелось в кожу, словно иглы терния.

Сумасшествие не возникает внезапно. Все в этом мире постепенно… И ее сумасшествие началось еще шесть лет. Теперь инкубационный период закончился, теперь заболевание проявило себя, оповещая о том, что это последняя стадия. Лечение не имеет смысла. Остается поддерживать жизнь через искусственные аппараты… А как же хочется самому дышать, любить и мечтать.

Елена разрывается в немом крике и падает на колени. Она плачет, ногтями царапая темный паркет. Клаус подскакивает и, обнимая, старается успокоить. Однажды все выходит из-под контроля. Однажды происходит сбой, рушится система, рушатся каскады…

– Я так люблю, – ее голос дрожит. Елена прижимается к мужу, желая, чтобы он узнал, как же ей больно. – Я так люблю! Пожалуйста, прости! Прости и опусти меня навсегда! Ничто не способно… Ничто не способно меня приручить.

Она оттолкнула Клауса и, поднявшись, бросилась к двери. Майклсон что-то крикнул вслед, но Елена уже не слышала слов. Ее и так будто сбила машина. Она раздавлена, разбита, уничтожена. Теперь хочется лишь одного: забыть об этой аварии.

Гилберт отворяет дверь и видит двух людей, грозно смотрящих мверху вниз. Один замахнулся и рукоятью пистолета ударил по лицу. Елена упала на паркет. Душевная боль притупилась физической болью и шоком. Кто-то грубо поднял ее и, схватив за руку, поволок в зал.

– Отпустите, твари! – с акцентом закричала шатенка. А потом последовал ряд нехороших слов на цыганском наречии. Мужчина ударил по лицу, потом по животу и отшвырнул Елену в сторону. Клаус поднялся и кинулся бы с кулаками, если бы не дуло пистолета, направленное на его жену. Шатенка просто замерла, боясь подвинуться. В квартиру вошел Джек Лоуренс и хищно оскалился. Он кивнул своим людям, и те схватили шатенку.

– Не трогай ее, сука, – сквозь зубы процедил Майклсон.

Елену усадили и связали ей руки. Девушка зло смотрела на вошедших ублюдков, хотя ей стоило бы сердиться на Клауса за то, что тот тоже нарушил свое слово. Крепкие веревки резали кожу на запястьях. Затем люди Лоуренса усадили и Клауса и тоже его связали. Клаус даже не сопротивлялся, ибо знал, чем опасен героизм в данных ситуациях. Елена громко выругалась на своем языке. По ее виску стекала кровь. Губа была разбита, а на скуле завтра появится неслабый кровоподтек. Но цыганка даже не думала об этом. Она просто глядела на незваных гостей.