Сальваторе хватает девушку за плечи и разворачивает к себе. Он кладет ладони на лицо Елены, заглядывает в глаза Мальвины, ожидая увидеть там, что видел раньше. Но огонь сжег все, что было до этого. Взгляд изменился. Изменились и принципы. Теперь они догорали.

Мужчина берет девушку за руку и выводит из кухни. Он успевает незаметно для Елены кивнуть Дженне. Он умеет общаться с Гилберт. Научился.

Ставки повышаются. Новые цены. Новые правила.

6.

Дверь хлопнула так, что казалось, она слетит с петель через пару секунд. Елену швырнули на диван со всей силой. Страсть, ненависть, грубость — старые законы более действенны, чем новые. Более прочны. Более последовательны.

В душе осадком всплыло все их общение. Неприятные саднящие воспоминания. Они не причиняли какой-то тупой боли, но так приелись и так надоели, что доставляли едкое и колющее чувство, которое ухудшало настроение.

— У меня кружится голова, — Елена зарылась руками в волосы. Все что было гадкого внутри — все это взбунтовалось, всполошилось. Теперь не просто монстры сорвались с цепей.

Они устроили ведьминский шабаш.

— Это и не удивительно, — он пододвигает непонятно откуда взявшийся стул. Ножки стула царапают паркет. Этот звук разрезает тишину и терпение. Становится тошно. Раньше было больно и плохо, а теперь — просто тошно.

Гилберт резко опустила руки, вцепилась ими в край дивана и уставилась на Сальваторе. Тот пододвинул стул, сел напротив и скрестил руки, уставившись на объект всех своих неприятностей. Доберман впервые чувствовал то же, что и Елена: ему тоже было тошно.

— Зачем ты пришел… снова? — Елена опирается о спинку дивана, скрещивая руки на груди. Она контаминирует с Сальваторе: перенимает не только его натуру, но и его повадки.

— Занес твои вещи. Думал, что ты в колледже, — ответ без сомнения и колебаний. Два извечных соперника смотрят друг другу в глаза, пытаясь подстроиться под мелодии сердец друг друга. Глупо. Это все равно что станцевать балет под какой-нибудь панк-рок.

— Ты подвозил меня до колледжа и знаешь, что еще слишком рано.

— Я стараюсь не запоминать то, что связано с тобой.

Тока и страсти — этого нет. Скорее лишь шипение. Ну, какое бывает когда начинает остывать кипяток, когда температура достигла своего максимума, и больше нет путей для дальнейшего продвижения.

Волосы Елены спутаны, плохо расчесаны и пахнут чьим-то шампунем. Одежда небрежно надета, неправильно застегнута. Во взгляде — потухающий огонь, жалкая пародия на дым… Пленит, если честно.

А он — отточен, отглажен, выглядит так, словно готовился к фотосессии, словно и не был никогда в катакомбах, драках и извечных проблемах.

— И что ты хочешь мне сказать? Или, может, хочешь что-то усл…

— Ты совершила ошибку, — он опирается локтями о колени, придвигаясь к девушке. И если во взгляде Елены — смешение потухающего огня и разжигающегося дыма, то во взгляде Сальваторе — осколки. Не стекло. Не холод.

Осколки.

— И что же в этом такого неправильного?

Он хмыкнул. Осколки впиваются в душу Гилберт. Теперь «тошно» медленно трансформируется в «надоело». «Надоело» порождает жгучее и до боли остервенелое желание забыть все, что было, или хотя бы исчезнуть где-то на окраинах этого промозглого штата, переехать туда, где бы ее никто не знал, никто не беспокоил.

— Ты разбила ему сердце. Ты продала себя… И все, что мне в тебе нравилось, теперь доводит меня до блевотни.

Дым развеивается. Снова. Теперь состояние влюбленности или увлеченности уже не длится долго. Теперь во взоре — огонь, то стихающий и согревающий, то разрастающийся и обжигающий.

— Мне нравилось, что тебя все добиваются. А теперь я вижу, что никакой магии в тебе нет. Ты просто очередная дешевая потаску…

Елена резко приближается к мужчине, копируя его позу, выбивая тем самым из колеи. Последний слог грязного слова топится как лед под воздействием высокой температуры.

Жар ее глаз топит осколки в его взгляде. Это преимущество Елены. Единственное и всевозможное.

— Ты ревнуешь? — без издевки и на вдохе. И если раньше Гилберт хотелось сбежать ото всех, то теперь ей хотелось сбежать от себя. Чувство «надоело» сменилось другим — чувством неудовлетворенности.

— Нет, — он шепчет слово, сгорая во взгляде Елены. Их сердца больше не пульсируют в сумасшедшей агонии. Они бьются в ровном темпе. Без надрыва. Без растрата лишний энергии. — Когда люди ревнуют, они должны любить друг друга… Или испытывать что-то похожее. Когда люди любят друг друга — они дышат друг другом, а мы — мы задыхаемся…

Он на секунду задерживает взгляд на губах своей собеседницы. Всего лишь на секунду! Иногда секунда может быть длиннее вечности… А потом резко поднимается, прерывая установленную духовную связь.

Образы их заключительных аккордов — холодная комната, пыль и тишина. Яркие мотивы – жар, огонь, дым, холод, осколки, ровность, постепенность и последовательность. Заключительные аккорды состоят сплошь из миноров. Расслабляющая и убаюкивающая мелодия… Немного напоминает звуки метронома или нечто подобного, что можно было бы использовать при гипнозе.