Том улыбался, потому что знал, что под этим Нина подразумевала не одну только татуировку. Он снова нежно взял ее за руку и отодвинул рукав. Его пальцы проследовали по извилистым нотным линиям.

— Сердце прощает, сердце отдает, — пробормотал Том строчку из песни группы «Selig» [32] , когда он влюбился в нее.

— Ты это знал? — Нина позволила ему гладить ее руку дальше.

— Тогда нет, но для меня это был стимул, чтобы, наконец, выучить ноты.

— Поэтому ты здесь? Я имею в виду... чтобы проверить свои успехи в учебе?

Том глубоко вздохнул. Это был элементарный вопрос: почему он был здесь? Для него ответ звучал очень просто: он должен был ее увидеть. Его мысли уже десятилетие снова и снова вращались вокруг нее и задавали те же вопросы. Что она делает? Как у нее дела?

Все, что Том хотел знать. И теперь он сидел здесь и не мог ей сказать, почему был тут. Слишком сильно его грыз страх того, что она могла отказать ему и в этот раз. Том осторожно коснулся кончиками своих пальцев ее щеки.

— У тебя такая нежная кожа, — прошептал он.

Улыбка мелькнула на ее лице, затем девушка схватила его за пальцы и подула прохладным воздухом, который заставил покалывать его нервные окончания на распухших костяшках пальцев. Потом Нина неожиданно встала.

— Думаю, нужно еще кое-что, чтобы охладить твою руку.

Она нервно провела по своим прядям, поправляя их, а после стремительно побежала в свою кухню. Том подозревал, что настало время показать ей то, чего он действительно хотел. Если он упустит эту возможность, то вероятно, никогда не будет шанса сделать это снова.

Неуклюже парень потянул со спинки дивана свою куртку и не поврежденной рукой стал копаться в тяжелом твиде [33] до тех пор, пока не вытащил из кармана пакет. Как можно быстрее он последовал за ней и вернул пакет с горохом.

— Вот, мне больше не нужно.

Она взяла у него пакет, не удостоив даже взглядом, и бросила в раковину. Ее глаза по-прежнему упрямо были направлены на столешницу, и девушка лихорадочно дергала пачку сигарет, пленка которой не открывалась.

— Эй, — он мягко погладил ее по плечу. — Все нормально?

Она провела руками по своему лицу и заправила за уши растрепавшиеся пряди.

— Что ты здесь делаешь, Том?

Его мужество таяло. Реально ощущая вечность, он просто пристально на нее смотрел. Том не мог понять, почему она отвергала его снова и снова, и все же его не отпускало ощущение того, что ее поведение имело смысл.

Том сделал глубокий вдох. «Сейчас или никогда!» — приказал он себе, собрал все свое мужество и подал ей маленькую бандероль.

— Для тебя. С днем рождения.

Нина медлила, но затем, все же приняла ее и начала осторожно открывать. Не спеша она развернула бумагу так, как будто хотела ее использовать еще раз. Девушка вытащила фоторамку, и Том подумал, что увидел слезу, которая на мгновение придала ее глазам очаровательный блеск.

— Однажды ты сказала, что боишься об этом забыть.

Она быстро взглянула не него, прежде чем снова направила свой взгляд на подарок. Это была их единственная общая фотография. Она, уютно устроившаяся у него на коленях, и он, широко улыбающийся с длинными волосами.

— Том, это чудесный подарок, — слеза скатилась по ее шраму и дальше вниз, по щеке.

Он протянул к ней руку.

— Эй, я не хотел, чтобы ты плакала.

— Десять лет, — прошептала она.

Том нежно провел по ее щеке.

— Да, день в день.

Нина отодвинула его руку от себя.

— Что ты от меня хочешь? Почему, к черту, ты сюда пришел? — ее голос звенел от гнева и отчаяния.

Том сжал губы. Его разум запрещал говорить ей о том, почему он здесь. Одно только его присутствие выбивало девушку из колеи.

— Я должен быть тебя увидеть, — сказал он, наконец. — Постарайся понять, я скучал по тебе. Все эти годы... — Том остановился, когда увидел ее слезы. Парень беспомощно пристально смотрел на Нину.

Тем не менее, слезы все еще текли вниз по ее лицу.

— Пожалуйста, Нина, я не хотел, чтобы ты плакала, — он потянулся к ней своими пальцами.

— Пусти, — девушка смело вытерла слезы со своего лица и всхлипнула. — Я думала, что никогда не увижу тебя снова. Когда я в последний раз была в Берлине, то потеряла не только своего отца. Но и тебя вместе с тем, что было для меня домом.