Ох, блядь. Как хорошо, детка, что ты не знаешь, о чём мечтаю я.

— Не все наши мечты сбываются, — сглотнул я, — Я бы тоже хотел поделиться с тобой своими мыслями, но это мечта неосуществима. Боюсь, что ты меня превратно поймёшь. Я же не настолько борзый, куколка.

— Я тебе не «куколка», — выплюнула она.

— А что? Всё ещё гусеница? — нахмурив брови, на полном серьёзе спросил я.

Она прыснула и ехидно улыбнулась.

— Ты, действительно, подонок или притворяешься?

— А ты как думаешь? — мне было нужно её мнение.

— Я склоняюсь к первому, — подняла одну бровь она.

— А ты действительно такая борзая и бесстрашная или это маска?

— А ты как думаешь? — с иронией, копируя мою интонацию, спросила она.

— Я надеюсь на второе, — прогоняя смешинки из её глаз, произнёс я.

Она долго и пристально смотрела на меня. Немного растеряно. Она не ожидала этих слов. Боже. Её глаза. Я понял, что не могу оторвать от них взгляда… Не знаю, сколько времени мы смотрели друг на друга. Если это ни искра, ни буря, ни любовь с третьего взгляда — я не знаю, как это можно назвать.

— Мистер Грей, может быть, вы и мисс Уизли поиграете в гляделки в другом месте, а сейчас послушаете урок?

Она сразу, — беспощадно для меня, — повернулась к преподавателю и попросила прощения; я неотрывно продолжал на неё смотреть. Мистер Кальтц не изрекал урока, видимо, он смотрел на меня. Плевать. Я хочу и буду на неё смотреть. Мне это нужно.

— Мистер Теодор Грей, встаньте! — услышал я голос раздражённого Кальтца, и, переборов себя, перестал смотреть на Айрин, поднялся с места.

— Следуйте за мной, — сказал он и вышел из кабинета.

Слышались перешёптывания во всём классе. Одна Айрин молчала, отвернувшись от меня к окну. Но когда я обернулся — мисс Дерзость смотрела на меня. С надеждой. С сожалением. И с чем-то ещё… Мне не дано было понять этого взгляда в ту же секунду.

Когда я подошёл к учителю, он сообщил, что сейчас же отведёт меня к директору.

Ох, Грей, плохи твои дела…

Возвращаться домой — после ужасного унижения в кабинете директора — я решил пешком. Меня отчитали по полной программе. Вспомнили всё: разбитое мячом окно в спортзале, когда я был в третьем классе, измазанные краской стулья в актовом зале, когда я был в пятом классе, зачитывали список прогулов за всю мою школьную жизнь… Если бы я был хамом, я бы припомнил им, что вместо одного разбитого окна в спортзале, папа заменил все восемь, вместо трёх измазанных краской стульев, папа заплатил за пятьдесят. А прогулы есть у всех. К тому же, я доучиваюсь здесь последний год. Этот долбанный 11 класс и свобода…

Я уже шёл по подъездной дорожке к нашему дому, как зазвонил мой iPhone. Внимание, телефонный маньяк. Осторожно — Фиби.

— Слушаю, — бросил я.

— Тед, ты где? Сойер и папа уже приехали за нами.

— Я почти дома. Осталось три шага. Два. Один. Всё. Я дома.

— Идиот. Почему ты не предупредил папу, что дойдёшь пешком?

— Потому, что папа бы спросил: «Ну что, сильно ли ты протёр штаны за сегодняшний день? Ничего не натворил?» Я бы в ответ мудро промолчал, потому как врать не хорошо, а говорить, что меня вызывали к директору — самоубийство. Тогда, отец бы сам позвонил миссис Сандерс и — та-дам — всё узнал. Так что, я решил лишний раз на глаза не попадаться.

— Это правильно. Папа сейчас не в настроении. Звонил его друг, бывший начальник охраны.

— Тейлор. В чём дело?

— У Гейл, у его жены проблемы с сердцем, он везёт её на лечение во Францию. Папа звонил тёте Мие и договаривался о проживании для него. Но есть ещё одна новость. Более хорошая. Поскольку дочь Тейлора, Софи, очень переживает, он не хочет оставлять её одну, так что, она приедет из Мюнхена к нам — завтра.

— Круто. Спасибо за последнюю новость.

— Не за что. А почему тебя… — я знал, что она хотела спросить — и не дал ей закончить этого вопроса.

Нажал «отбой». Хрен её знает, а если бы папа услышал? Будто специально. Но что касается новости о Софи, то это — прекрасно. Мы так давно не виделись. Она старше меня на семь лет, но всегда относилась ко мне тепло, иногда поучала меня. Я помню её хорошо. Она — одно из самых ярких воспоминаний детства. Белокурая, с милой улыбкой и карими глазами. Последний раз, мы общались 12 лет назад. Мне было шесть. Мой день рождения. Она подарила мне мягкого медвежонка, а потом сказала, что вместе с папой и Гейл уезжает в Мюнхен. Навсегда. Я трудно принял это. Когда я спросил почему, то она ответила, что её папа будет работать в Мюнхенском министерстве обороны, и все дела. Для меня, маленького мальчика — это было первое расставание с другом. Мама рассказывала, что я даже плакал ночами. И вот, через несколько часов — мы увидимся. Странная штука — жизнь.

Я думал об этом, сидя в своей комнате. Потом, принял душ и приготовил сумку к походу в спортзал. Решив немного обезопасить себя, я хотел сказать маме о том, что меня вызывали к директору и она не напоминала папе обо мне. Анастейша суетилась на кухне, запахи стояли волшебные. Когда мама дома — нет еды из ресторана и рук нашей очень неплохой домработницы — Брэйли.

— Привет, мам, — сказал я.

— О, Тедди, привет! Я не слышала, как ты вошёл. И уже переоделся. И с рюкзаком. Опять, к Бастилю?