Когда они подошли к темному кирпичному зданию, Кристофер открыл заднюю дверь, отступил в сторону, чтобы Элизабет прошла первой, а потом последовал за ней. Он что-то шептал ей и легкомысленно смеялся, удивляясь, какая она милая!

Анатомичка находилась в конце длинного коридора, наполненного странными и неприятными запахами. Снова Кристофер вежливо пропустил ее вперед, а потом зашел сам, прикрыв за собой дверь. Он щелкнул выключатель, и над головой загорелись электрические лампочки.

В битком набитой лаборатории находились все члены ее группы, все тридцать человек, и у всех на лицах было какое-то странное выражение. Элизабет бросила на Кристофера непонимающий взгляд, но его глаза тоже как-то странно поблескивали. «Вам, сучкам, здесь не место!» — сказал он и отдернул простыню, под которой оказался труп какой-то женщины.

Элизабет посмотрела на тело.

Они сделали с телом что-то непристойное.

Элизабет упала в обморок, а когда пришла в себя, то обнаружила, что лежит на полу в анатомичке морга, где никого уже не было, а труп привели в должное состояние и закрыли простыней.

После этого происшествия в коридоре и в лекционном зале Элизабет ловила холодные взгляды студентов-мужчин, которые без слов напоминали ей, что женщина должна находиться в своем, отведенном ей природой мире.

Профессор Кин, с пониманием относившийся к проблемам женщин, которые пытались пробить головой брешь в ревностно охраняемом мужчинами бастионе науки, ходатайствовал за нее, убеждал ее декана исключить аутопсию из списка требуемых к сдаче предметов, чтобы она смогла достойно получить свой диплом.

Но этот инцидент оставил глубокий шрам на ее сердце, научив в дальнейшем не верить людям. Кстати, именно тогда она начала носить брюки, выражая тем самым человечеству свой протест.

Голос Морганы вывел ее из задумчивости, когда Элизабет с трудом попыталась отогнать воспоминания, которые, казалось ей, она давно похоронила.

— Доктор Делафилд, я хочу признаться Сэнди, но боюсь, он рассмеется надо мной.

Элизабет кивнула:

— Страх получить отказ — одна из сильнейших мотиваций держать язык за зубами.

А другая, подумала она, — страх быть обиженной. Элизабет услышала свой собственный голос, сквозь годы отдающийся эхом из каньона Баттерфляй: «Фарадей, дважды меня сильно обидели. У меня на сердце две глубокие раны. Мое сердце не переживет третьего удара». Фарадей обещал, что никогда не обидит ее, но все же именно так он и поступил.

Стало трудно дышать, и на глаза угрожающе накатили слезы. Элизабет, справившись с волнением, спросила:

— Твоя тетя что-то говорила по поводу твоего отъезда через несколько дней. Могу я поинтересоваться, куда ты едешь?

Моргана продолжала мечтать о Сэнди, она представляла, как она сидит в автобусе вместе с туристами и смотрит на его мускулистые руки, которые управляют большим рулем, она смеется над его шутками, доверяя ему свою руку, спускается со ступенек, вот она споткнулась, а Сэнди поймал ее и крепко обнял. Девушка рассказала Элизабет, что собирается ехать в школу медсестер в Лома-Линде, где она будет жить и учиться следующие три года.

— Мне повезло, что меня приняли. У них очень высокие требования, было много желающих попасть на курс. Я сдала вступительный экзамен с высшим баллом.

— Как тебе удалось получить образование здесь, на краю света? Разве поблизости есть какие-то школы?

— Сейчас здесь открылась школа-восьмилетка, в которой преподают два учителя. Но если ты хочешь учиться дальше, нужно уезжать из города и учиться в школе-интернате. Когда я была маленькой и у нас были средства, тетя Беттина нанимала для меня гувернанток и учителей. Когда мы переехали сюда из Палм-Спрингс, она учила меня всему сама. Мой отец тоже меня учил. Он увлекался индейцами и подолгу путешествовал, собирая истории, зарисовывая увиденное вокруг и коллекционируя керамику. Мы часами с ним сидели и рассматривали его находки. — Моргана горько сглотнула, заново переживая те далекие дни.

— А потом один ветеран войны, который пострадал от горчичного газа, поселился в одном из наших домиков. Он был образованным человеком, предложил учить меня в обмен на питание. Очень добрый и терпеливый, он, кажется, знал все на свете. Когда он умер — горчичный газ нанес непоправимый вред его здоровью, — я хотела поступить в старшие классы, но тетя Беттина не могла отправить меня в интернат, поэтому я поступила на заочное отделение, прошла полную четырехгодичную программу и получила аттестат. От отца мне также досталась отличная коллекция книг, их я все перечитала. Но я, конечно, хотела бы учиться в настоящей школе.

Упоминания о Фарадее снова взволновали Элизабет. О нем ей совсем не хотелось говорить.

— Но разве ты не будешь учиться в настоящей школе? В школе медсестер?

— Это просто жизнь и работа в клинике, а также занятия в классе. Это не настоящий колледж.

Элизабет внимательно изучала профиль Морганы. У нее были нос и челюсть Фарадея, но не такие мужественные и не портили ее.

— Ты, кажется, не в восторге от такой учебы?

— Это идея тети Беттины. Я признаю, что быть медсестрой — очень хорошо, медсестры всегда востребованы, правда?