* Ее нужно покормить, - всполошилась Соня.
– Не заходи на кухню, пожалуйста.

Поглощенный работой Пашка только кивнул в ответ.

Соня кормила ребенка, сидя на табуретке в кухне, и наблюдала за Скворцовым сквозь щелку в двери. Он осторожно запихивал обратно вырванные внутренности дивана и прошивал. Сначала по низу, затем выше и выше. Когда она принесла дочь обратно в комнату, диван выглядел уже вполне сносно.

* Погоди, не садись, - остановил ее Пашка.
– Нужно чем-то стянуть, а то держать не будет. Перебинтовать, так сказать, рану. Давай покрывало.

Через несколько минут работа была окончена. Соня заварила чай. К счастью, железный чайник и эмалированные кружки во время погрома не пострадали. Она сидела на обновленном диване и маленькими глотками пила сладкий красноватый "эрл грей". "Ну вот видишь, - говорила она самой себе.
– Жизнь не закончилась. Не все так плохо. Ты жива, здорова, у тебя есть дочь и добрые люди рядом. По нынешним временам не так уж и мало. И сегодня ты будешь спать не на полу в мешке, а в теплой постели. В своей постели. Если, конечно, доживешь до вечера, и те, кто убил Тему, не придут за тобой." Соня поежилась и залпом допила чай.

* Ну что, готова?
– спросил ее Скворцов, и она кивнула.
– Тогда начинаем вон с того угла.

Не зря говорят: "Глаза боятся, а руки делают". Кучи хлама стали таять на глазах, и комната из свалки постепенно превращалась в небогатый, но вполне приличный интерьер.

* А ты давно его знаешь? Ну этого своего друга, Влада, - спросила Соня.

* Всю жизнь, - ответил Пашка.

* И всю жизнь ему помогаешь?

* Нет, конечно. Он зрение только шесть лет назад потерял. С тех пор и помогаю. Я ему, он мне.

* А чем же он тебе может помочь?

* Сложно объяснить. Он умный и сильный. Он многое пережил. А я балбес. Мне мама всегда так говорила: "Ты, Паша, балбес. Вот смотри на Владика из двадцать четвертой квартиры и учись". Ну вот я и учусь. И, честно признаться, поучиться есть чему.

* Если бы мне мама говорила такое, я бы этого Владика возненавидела, - засмеялась Соня.

* Ну за что же мне его ненавидеть? Он же не виноват, что он умный, а я физрук.

* А что, физрук. Очень даже хорошая профессия. Тебя, наверно, дети любят.

* Пока маленькие, любят. А подростки нет. Злятся. Я их бегать заставляю, а это сейчас не модно. Укладка портится и косметика с глаз течет.

Они еще немного поработали молча. Потом Соня остановилась и тихо спросила:

* Паш, а что же будет дальше? Если мы не найдем деньги, если они от нас не отстанут?

* Ну, придется мне пожить у тебя. Выделишь мне полку в шкафу?

После того, как Пашка увез домой Софью Левнюк с ребенком, Влад вернулся к себе. В груди предательски щемило. Нельзя было не заметить, что молодая вдова понравилась его другу. Она принадлежала как раз к тому типу: дева в беде. Не зря Скворцов пошутил про дракона и принцесс. В этом был весь Пашка: хлебом не корми, дай кого-нибудь поспасать. Конечно, было эгоистично и неправильно надеяться, что он всегда будет рядом. Нехорошо желать человеку, которому и так многим обязан, оставаться всю жизнь холостым и одиноким. Но что теперь делать ему, Владу? Без Пашки он был совершенно беспомощен.

Скворцов никогда особенно не нравился женщинам. Невысокий, всегда лохматый и неопрятно одетый. Даже на учительскую зарплату можно было бы выглядеть получше. Но ведь Пашка был балбесом. Да и черты лица у него, насколько Влад помнил, не отличались благородством: пухлые губы, нос картошкой, слишком близко посаженные глаза. Но иногда Влад пугал себя подобными размышлениями. Что будет, если Скворцов женится, заведет детей, переедет? Кто будет приносить ему продукты и брать для него справки из жека, сопровождать на курсах повышения квалификации и при продлении инвалидности? Теоретически, он мог бы все это делать сам. Свой маленький городок он знал до последнего сантиметра с детства. К тому же, Влад мог прекрасно ориентироваться по звуку приближающихся шагов и машин, шуму деревьев, по эху, раздающемуся по утрам на пустых еще улицах. Да и среди соседей не найдется человека, который отказал бы ему в помощи, окажись на пути некстати припаркованный автомобиль или поваленное дерево. Но это ничего не меняло. Влад боялся. С той самой ночи, после которой он очнулся в больнице еле живой, он перестал доверять и окружающим, и самому себе. Приступы паники охватывали его каждый раз, когда он пытался покинуть свой дом в одиночку.

Психиатр, работавший с ним в Пятигорске, в рамках программы по трудоустройству слепых и слабовидящих, говорил, что он должен выходить из зоны комфорта. Заставлять себя преодолевать свой страх. Но как его преодолеть, если, приближаясь к входной двери, ноги переставали его слушаться, голова кружилась, а в глазах темнело. И, спустя несколько минут, Влад обнаруживал себя на полу под дверью, мокрого, с колотящимся сердцем. С огромным трудом, в том числе и Пашкиным, ему удалось приучить себя ходить самостоятельно на работу. Ровно четыре с половиной минуты. Сто сорок два шага. Но даже это короткое путешествие зачастую заканчивалось обмороком. Что будет, если ему придется передвигаться одному везде? Без всякой помощи? Останется только уволиться с работы, запереться в четырех стенах и ждать, пока молодой болтливый парень, подрабатывающий на пол ставки в социальной службе, принесет ему пачку овсяной крупы и бутылку масла. Или, может быть, стоит поступить хитрее: пойти к этому толстому подполковнику и сказать, что это он убил Веру. И Артема Левнюка заодно. Чтобы уж наверняка. Вот тогда его обеспечат и жильем, и работой, и сбалансированным рационом.

Влад подошел к своей кровати, встал на колени и вытащил старый советский чемодан, служивший хранилищем для особо ценных вещей. В нем, среди прочих богатств, оставшихся еще от мамы, таких как, например, изъеденная молью каракулевая шуба или прабабушкино кольцо с янтарем, лежала бутылка. Ее владу подарил один из пациентов, которому он очень удачно вправил защемленный нерв. Название напитка он не помнил, но, судя по тяжелой бутылке с отлитыми вензелями и объемной коробке, в которую она была упакована, это было что-то дорогое и престижное. Влад берег ее, чтобы подарить Пашке на день рождения в ноябре. Сам он алкоголь почти не пил. Спирт притуплял чувства и мешал Владу ориентироваться в окружающем пространстве.