* Нет, не надо, тетя Зоечка. Я уже в лифте поднимаюсь, сейчас зайду.

Она доехала до своего этажа, а потом спустилась на два пролета ниже, чтобы забрать мальчиков. Младший, Колька, уже засыпал на ходу, и его пришлось нести на руках. Ноги заплетались от усталости, сердце тревожно ныло. Егор никогда раньше не исчезал вечером без предупреждения. Вот и родная дверь. Коля окончательно повис у нее на шее. Его ноги болтались и мешали ей вставить ключ в замочную скважину.

В квартире во всех комнатах горел свет. Нина растерянно огляделась и не сразу заметила на вешалке чужие вещи. Муж был дома. Не один. Длинноногая пышногрудая красавица, не успевшая до конца одеться, с детским визгом проскочила мимо и скрылась в темноте коридора. Егор мрачно посмотрел на жену и продолжил молча одеваться. Так и не сказав ни слова, он вышел с видом оскорбленного достоинства и громко хлопнул дверью.

Ошарашенная Нина стояла посреди своей прихожей и прижимала к себе детей. Наконец, старший сын, Миша, дернул ее за руку. Он тоже был очень сонный и, кажется, совершенно не понял, что только что произошло. Она спохватилась, отнесла Кольку в кровать, на ходу снимая с него сандалии, затем затолкала в ванную Мишку, наскоро умыла и тоже отвела в спальню. Сын тут же закрыл глаза и затих. Нина тихо вышла и погасила в детской свет. Без мужа дома было как-то пусто. Она подошла к серванту, взяла оттуда бутылку коньяка, которую Егор хранил там как раз для таких случаев, щедро плеснула себе в бокал и залпом осушила. Легче не стало, но безумно потянуло в сон. С большим трудом Нина дошла до двери, щелкнула выключателем, легла на диван, не раздеваясь и не расстилая постель, и постаралась ни о чем не думать.

Наутро она проснулась с больной головой. Не от коньяка, все таки его было не так много, скорее, от нервов. Заливая кипятком растворимый кофе, Нина старалась успокоить себя. "Так, без паники, хуже уже не будет. Хуже уже просто некуда", - думала она. Но, как оказалось, нет предела совершенству, и ее беды на этом не закончились. В дверях стоял Егор. Он не принес цветы и, явно, не собирался падать на колени и просить прощения. Холодно и спокойно он произнес:

* Ну ты же понимаешь, что в случае развода квартиру придется продавать и делить. И тебе с детьми достанется в лучшем случае однушка. А, может быть, даже комната в коммуналке. И алиментов от меня не жди, у меня официальная зарплата - ноль.

* Как делить? Это же моя квартира, по наследству досталась от деда.
– Такого поворота событий Нина не ожидала.

* Ты в это время состояла в браке? Состояла. Значит это совместно нажитое.

* Нифига! Наследство одного из супругов не является совместно нажитым имуществом!

* Ах ты уже справки навела?! Алчная тварь! Паскуда!

* Вообще-то, это в школе проходят.
– Нине было так обидно, что даже стало смешно. Она не узнавала человека, с которым провела под одной крышей семь лет. Неужели все эти годы были одной сплошной ложью?

* Ну ничего, отличница ты моя. Я в этой квартире ремонт делал, а значит имею право либо на компенсацию, либо на часть имущества. У тебя есть деньги на компенсацию? Нет? Тогда готовься собирать манатки.

* Да здесь ремонт на пять тысяч рублей. Только обои, да плитка над умывальником. И тот на мою зарплату сделан.

* А это ты еще докажи.

С этими словами муж, безусловно, уже бывший муж, развернулся и ушел в комнату. Нина слышала, как он открывает шкафы, шуршит какими-то пакетами, достает из-под дивана чемодан.

* Когда будешь готова извиняться, придешь ко мне, я пока у матери поживу, - бросил он, пропихивая к выходу свои пожитки.

Нина заперла за ним дверь на замок, а потом, немного подумав, задвинула еще и щеколду, на всякий случай. Но замки не спасают от всех бед, и спустя три недели, она получила повестку в суд о расторжении брака с разделом недвижимого имущества. Егор был полон решимости отсудить добрую половину Нининой квартиры.

Рассказывая о своих невзгодах, она совершенно забыла, что находится на людях: ругалась, плакала, громко сморкаясь в ресторанные полотняные салфетки, которые официантки все утро старательно складывали в виде лилии, накручивала на вилку непонятно откуда взявшиеся спагетти. Давно уже ей не было так легко, наверное, все восемь лет.

Залицкий кивал и думал, что пропала его работа, его наблюдение, его расследование, и сам он пропал. Интересно, как долго над ним будут издеваться в отделении, когда узнают, что он собирается жениться на своей же бывшей жене? После всех его заверений, что в этот капкан он больше ни ногой. Год, два? Да хоть десять.

* Ну так что, Леш?

* Что?
– Алексей очнулся от своих мыслей.

* С квартирой-то что делать? Ну не отдавать же этому ушлепку половину. И как мы тогда с мальчишками в коммуналке?

Она так и сказала, "ушлепку", и Залицкий растянулся в глупой довольной улыбке.

* Да ничего не делать - Он подцепил вилкой макароны.
– Ни один суд не отберет у матери двоих детей ее собственную квартиру в пользу бывшего мужа. В крайнем случае, закажем независимую экспертизу. Они оценят стоимость этого "ремонта". Не волнуйся, я найду специалиста. Ты лучше расскажи, как мама, полегче?

Она знала. Знала, что он не будет злорадствовать, узнав, что ее второй брак потерпел фиаско, что ей не к кому больше обратиться, кроме него, что она носит старое платье и лопает эти спагетти, потому что уже две недели сидит на одной гречке. Молоко и сахар - это роскошь, это для детей. Они с Алексеем всегда были в первую очередь друзьями, с самого детства.