Однако в той же ситуации И. П. Шипов, И. А. Долгоруков и Ф. П. Толстой, которые также отвергли свою осведомленность о намерениях установления республики и участие в обсуждении, пусть и теоретического характера, вопроса о цареубийстве, не привлекались к ответственности и были освобождены. Их имена, а также имя П. П. Лопухина, не назывались в Донесении Следственной комиссии.

В тексте Донесения не удалось избежать упоминания об этих лицах, с санкции высшей власти они фигурировали анонимно: «…еще три члена, кои потом в разные времена удалились от общества, прекратили всякие сношения с упорнейшими из бывших товарищей своих и тем заслужили, при милостивом прощении Вашего императорского величества, совершенное забвение кратковременного заблуждения, извиняемого и отменного их молодостию» [295] . Сюжет раскрывался в отдельном документе, приложенном к Донесению, но не обнародованном. Он предназначался исключительно для сведения императора. «Секретное объяснительное прибавление ко всеподданнейшему докладу Комиссии» объясняло, кто и почему не упомянут в Донесении: «По высочайшей воле Вашего императорского величества комиссия в своем общем донесении не наименовала трех членов тайного общества, удостоившихся полного отеческого прощения Вашего, но о коих, однако же, по участвованию их в составлении сих обществ и в некоторых замечательных совещаниях нельзя было умолчать вовсе. Они (князь Илья Долгорукий, Иван Шипов и князь Павел Лопухин) в докладе означены как члены, искренним раскаянием заслужившие совершенное забвение своего кратковременного заблуждения, извиняемого и отменного их молодостью. Не наименован также граф Федор Толстой, бывший в Коренном совете Союза благоденствия, но не действовавший и вскоре оставивший сие общество…» [296] . Из текста «прибавления» видно, что имена исключенных из Донесения лиц не внесены в него «по воле» Николая I. Фактически этот документ следствия передавал решение участи указанных лиц на усмотрение императора. Однако ко времени его составления решение уже состоялось – Николай I повелел простить их. Ясно, что эти «наиболее виновные» из числа отошедших от тайного общества в 1821–1822 гг. лиц избежали репрессий, несмотря на угрожавшее им наказание, прежде всего благодаря тому, что их простил сам император.

Таким образом, участники Союза благоденствия, не состоявшие по данным следствия в последующих конспиративных организациях, были почти полностью выведены за пределы расследования и фактически «прощены». Для их привлечения требовалось дополнительные обстоятельства: связь с тайными обществами, возникшими после 1821 г., известность о заговоре 1825 г., осведомленность о замыслах покушения на членов императорской фамилии и планах преобразования политического устройства. В целом, участники ранних тайных обществ, которым, по версии следствия, была известна лишь «внешняя» цель: просвещение, благотворительность, нравственное совершенствование, а не «сокровенная» политическая цель, освобождались от ответственности. Решение о «прощении» принадлежности к Союзу благоденствия не могло, конечно, состояться без участия высшей власти.

Можно констатировать, что в ходе процесса победила концепция двух обществ – «первого» (до 1821 г.) и «второго», имевшего обязательную политическую цель. Из этого вытекало, что большинство участников Союза благоденствия и других тайных обществ до 1821 г. не знали о политическом характере конспиративного объединения, не были осведомлены о «сокровенной» его цели. Исключением служили те, кто составлял ядро руководителей Союза и разрабатывал содержание политической «сокровенной» цели, значительная их часть при этом вошла в состав последующих организаций и поэтому в любом случае заслуживала наказания [297] . Исходя из этой ситуации, получалось, что рядовые члены последующих обществ были осведомлены о политических планах и все без исключения должны были понести наказание [298] . В итоге члены Союза благоденствия и других тайных обществ до 1821 г. составили основную часть избежавших наказания участников движения [299] .

Между тем, при широте заявленных принципов привлечения к ответственности (основанием для наказания могло служить одно лишь недонесение о существовании тайного общества), всех признавшихся в принадлежности к тайным обществам следовало предать суду или подвергнуть административному наказанию. Не случайным видится и то, что в качестве обоснования наказания в отношении ряда бывших членов Союза благоденствия император прибег к формуле «за необъявление при подписке» принадлежности к тайному обществу. Действительно, поскольку при проведении в 1822 г. подписки никто из членов Союза не объявил о своем участии в нем, все они подлежали наказанию. Это и последовало в отношении ряда членов, содержащихся под арестом [300] . Однако по такому основанию все члены Союза благоденствия должны были привлекаться к ответственности, в том числе многие из оставленных без внимания следствием по распоряжению императора.

Другую часть ненаказанных декабристов образовали лица, прощенные императором, – главным образом, участники тайных обществ после 1821 г. и заговора 1825 г. Акт помилования в ряде случаев оказал сдерживающее влияние на расследование, не позволив установить в полной мере «состав преступления» помилованных. Особенно наглядно это видно в случаях, когда следствием были проигнорированы показания о тех, кто разделял политические намерения заговорщиков (А. А. Суворов, Л. П. Витгенштейн, А. Ф. Моллер).

Определяющую роль в этих случаях играла избранная подследственным линия защиты [301] . Одна из основных причин прощения и освобождения от наказания – умелая и последовательная защита подследственных при допросах. Если для членов Союза благоденствия, привлеченных к следствию, как говорилось выше, самым главным было доказать свою непричастность к тайному обществу, образованному после 1821 г., а также свою неосведомленность о политических намерениях конспирации, то для участников тайных обществ после 1821 г. важнейшим звеном тактики защиты являлось доказательство отсутствия всякой реальной связи с тайным обществом, своей организационной непричастности к нему. Действительно, над членами тайных обществ после 1821 г. нависла угроза ответственности за «знание» планов переворота и цели «перемены правления», поэтому практически единственным способом оправдания представлялось доказательство случайности связи с участниками конспирации, отрицание какой-либо деятельности в рамках общества и особенно – в заговоре декабря 1825 г. Именно такой позиции придерживались А. А. Суворов, С. Н. Жеребцов, А. Н. Тулубьев и другие прощенные и освобожденные участники Северного и Южного обществ.

Для участников военных выступлений декабристов главным элементом защиты служило доказательство неосведомленности о существовании тайного общества и политических планов заговорщиков. Так поступили офицеры-конноартиллеристы, гвардейские моряки. В том случае если следствие выявляло «легитимные» мотивы участия в мятеже (стремление не нарушить первую присягу Константину Павловичу), не отягощенного какими-либо «преступными действиями», следовало освобождение от наказания.

Продуманная, последовательно проведенная тактика защиты на следствии сыграла не последнюю роль в освобождении от наказания ряда участников движения, в том числе весьма активных. Результаты сокрытия подлинных обстоятельств конспиративных отношений, несомненно, отразились в формулировках степени причастности к «делу», зафиксированных в документах следствия: записках о «силе вины», справках «Алфавита» Боровкова о членах Союза благоденствия, а также о В. Д. Вольховском, А. В. Семенове, А. А. Суворове, С. Н. Жеребцове, А. Н. Тулубьеве, офицерах-конноартиллеристах.

Отрицание причастности к планам «перемены правления» (и, тем более, к обсуждению темы цареубийства и введения республиканского правления, планов мятежа и покушений) убеждало следователей в «слабой» виновности подозреваемого, особенно если не было других уличающих показаний. Тактика отрицания нередко приносила свои плоды и при наличии серьезных показаний уличающего характера, и при проведении очных ставок. В ряде случаев подследственные, первоначально обвинявшие тех или иных лиц, после проведения очных ставок или перед угрозой их проведения отказывались от своих показаний [302] . Упорное отрицание приводило в таких ситуациях к благоприятному исходу для подследственного: оно сыграло свою роль в случаях А. В. Семенова, Н. И. Кутузова, М. Н. Муравьева и др. Вместе с тем, нужно указать и на противоположные случаи. Так, Ф. Н. Глинка, П. Х. Граббе, А. Н. Фролов, несмотря на полное отрицание компрометирующих показаний, все же понесли административное наказание.