Тот период стал не только временем его человеческого взросления, но и гражданского возмужания. С одной стороны, выбор определила эпоха, с другой – личный характер: ищущий, неугомонный, но при этом дружелюбный и общительный. Иван гармонично вошел в студенческую семью. Именно в семью, а не в среду, поскольку человеком был открытым, компанейским, жизнь которого в многокоечном общежитии больше радовала, чем тяготила. Это когда продуктовая посылка из дома под молодецкий восторг сразу кидалась на общий стол, а коллективная погрузка в железнодорожные вагоны местных арбузов, предназначенных для пролетариата Харькова, считалась «котловым» заработком. Да и «семья» состояла из таких же, как он, простых сельских парубков и девчат.

Больше, конечно, украинцев, что ни в коей мере никого не напрягало, а уж тем более не обостряло отношений при любых вариантах национальной принадлежности. Об этом вообще никто и не задумывался, хотя что такое братское единство Иван узнал во время одной памятной поездки, когда только открывал для себя среду нового обитания.

Мелитополь – небольшой городок, расположенный почти по центру Запорожской области, известной исторической Сечей, а из современности не менее легендарным Днепрогэсом. Поехали туда студенческим курсом на учебную экскурсию, и Иван оказался сражен силой инженерной изобретательности, с которой укрощены дикие днепровские пороги. Знаменитая плотина только-только восстановлена и упругой преградой вновь направляла всесильный днепровский поток на турбины, что вырабатывали ток для Донецко-Криворожского промышленного комплекса.

Для юного воображения, тем более в поиске сильных впечатлений – это всегда на уровне потрясений. Особенно когда экскурсовод, пожилой инженер из команды подрывников, стал рассказывать, как 18 августа 1941 года, по приказу Генштаба Красной Армии, плотину взорвали, а вместе с ней и машинный зал со всеми девятью турбинами. Поскольку посетители были не просто экскурсанты, а студенты, осваивающие энергетику и механику, то сопровождающий специалист особое внимание уделил истории создания электростанции, главным образом ее техническим особенностям.

– Это пятая ступень энергетического каскада на Днепре. Она не только решила многие проблемы электроснабжения юга Украины, но за счет своей уникальной плотины повысила уровень воды в реке на 50 метров, что позволило впервые открыть сквозное судоходство по Днепру.

Ивану, который до этого не видел ничего подобного, нереально огромное сооружение виделось как откровение. Он смотрел во все глаза и не удержался от вопроса:

– Как же рука могла подняться на такое?

Поправив очки, инженер внимательно посмотрел снизу вверх на высокого юношу и потом ответил:

– Безусловно, это было одно из самых нелегких решений, которое вынуждено приняло советское командование. Но оставить Днепрогэс врагу – это значит дать ему возможность на наших же заводах выплавлять металл, собирать военную технику, добывать руду, уголь. Как не больно признать даже сейчас, но приказ Ставки оставлять противнику только выжженную землю являлся единственно верным. Со слезами на глазах, но мы его выполнили… Взрыв вырвал часть плотины, чем вызвал огромную волну, разлившуюся по днепровскому низовью. Это на время остановило немецкие танки…

– Гитлеровцы пытались восстановить Днепрогэс, – продолжил рассказ бывший подрывник, – и даже установили свое оборудование, но осенью 1943 года, когда началось наступление советских войск, тут разыгралась одна из самых драматических историй, связанная со спасением электростанции. Немцы решили не просто взорвать плотину, а уничтожить ее вовсе, при этом затопив наступающие советские войска, похоронив под водой тысячи гектаров плодородных земель.

Они стаскивали к плотине все, что взрывалось: снаряды, мины, авиабомбы, гранаты, промышленную и боевую взрывчатку. Везли составами почти полтыщи взрывчатых веществ и предметов. Был у них такой генерал – Готхард Хейнрици, командующий 40-м танковым корпусом, которого сами немцы называли «ядовитым гномом». Так вот на этого «гнома» и возложили разрушение Днепрогэса. Помешали замыслу наши десантники. Они внезапно высадились и сразу вступили в бой. Погибли почти все, но плотину спасли. Гитлеровцам удалась лишь малая часть задуманного. Мы тогда вытащили из тела плотины сотни неразорвавшихся предметов…

Студенты, окружив невысокого, щуплого человека в очках с толстыми стеклами, совсем невоенной наружности, но с широкой орденской планкой на пиджаке, слушали его рассказ, затаив дыхание. Понятие, что такое вражеское нашествие, для Ивана Трубилина было не пустым звуком. Он хорошо помнил, как по кубанской земле катились такие же танки со свастикой, как расхлыстанная солдатня волокла живность с подворий, с гоготом ловила по улицам кур, расстреляв между делом всех станичных собак.

Семью спас дед, сохранив ее от оккупационных ужасов: с облавами, полицаями, угонами в Германию. Укрыл на дальнем хуторе, где удалось пережить худшее. Правда, иногда каратели заскакивали, но убедившись, что по хилым мазанкам обитают только старые и малые, переловят оставшихся кур и уток (остальное давно забрали) и обратно на своих мордатых машинах чесать уже вычесанную до голодного блеска кубанскую степь. Так и удалось переждать оккупационные страхи, поскольку Шкуринская попала в самый эпицентр военного противостояния.

Посещение Днепрогэса для Ивана стало не только еще одним аргументом о правильности выбранной профессии, но и ярким побудительным примером всенародного героизма, проявленного при защите Отчизны. Для него это всегда было свято…

Юноши и девушки первого, рано повзрослевшего послевоенного поколения, определяя место в жизни, хорошо понимали, что им придется многое брать на себя, прежде всего от той жертвенности, с которой молодые воины не позволили фашистскому идолу разрушить Днепрогэс. Это ведь не просто некий промышленный объект, а символ общенациональной мощи и гордости, вдохновляющей всякое новое поколение на новые и славные дела во имя процветания Родины.