Именно то время абсолютно безошибочно выбирало тех, кто вставал во главе больших трудовых коллективов. Может быть, это был единственный период в нашей истории, когда не кумовство, не протекционизм, не личные симпатии или родовитость происхождения, а именно глубинные качества личности выдвигали на передний край самых ярких и самых убедительных.

По этой причине братья Трубилины, как я говорил, происхождением проще не придумаешь, вскоре после студенческой скамьи попали в фокус общественного внимания, где ценилось главное – способность служить Отечеству не за страх, а на совесть. Сегодня, по прошествии многих десятков лет, можно только удивляться точности таких выборов. Хотя основные критерии оценок самого времени были, на мой взгляд, максимально верными, поскольку всем понятные, и любое высокое назначение почти никогда не вызывало вопросов.

Помимо профессионального потенциала, обязательно оценивался уровень отношений к людям – не тот показной, когда на трибуне один человек, а в руководящем кресле другой, а тот с глубинными качествами от папы и мамы, что и формируют личность, за которой потом идут тысячи и в горестях, и в радостях.

Летом 1954 года Иван Трубилин окончил институт, получил квалификацию инженера-механика, чрезвычайно востребованную профессию. Особенно в сельском хозяйстве, ибо эпоха начиналась весьма интересная, взбудораженная временем Хрущева, к тому периоду ставшего во главе государства. То, что отныне все пойдет иначе, стало ясно в феврале 1954 года, когда дипломники всех вузов еще наводили последние штрихи в своих выпускных работах.

У Ивана Трубилина она была связана с использованием машинно-тракторного парка в условиях широкой коллективизации хозяйств, расположенных в степных зонах Кубани, в основном занятых выращиванием монокультур. Главным образом, конечно, зерновых – озимой пшеницы и кукурузы.

Копался в архивах, справочниках, вычерчивал графики, таблицы, подчеркивая в рассуждениях, что урожайность полностью зависит не только от состояния пашни, но и качества жизни людей, работающих с землей. В 1905 году средняя урожайность была меньше 9 центнеров с гектара, и это при том, что в сельском хозяйстве Кубанской области занято больше половины трудоспособного населения, которое «лопатилось» на полях воистину в изнуряющем режиме, от зари до зари…

– Но при этом, – подчеркивал дипломник, – вплоть до 1917 года кубанское зерно составляло 13 % всего пшеничного экспорта Российской империи.

Уже тогда студент Трубилин стремился связать технический прогресс с экономической результативностью, особенно на зерновом поле, подчеркивая при этом фактор рентабельности и что еще более важно – коренного изменения условий труда, а значит, и уровня жизни на селе.

Хотя кубанская станица по сравнению со среднерусской деревней, селом выглядела, несомненно, предпочтительнее (вспомните высказывание Куприна), но ленинское определение относительно «идиотизма деревенской жизни» тем не менее имело место быть, особенно в дальних хуторских поселениях, где пребывала в гольной бедности немалая часть населения.

Старый профессор, руководитель диплома, с удовлетворением отмечал, что совсем молодой паренек стремится не только хорошо познать машинно-тракторную технику, но и пытается найти наиболее выгодные схемы ее применения. Прежде всего, считая стоимость произведенной продукции с учетом затраченных сил и ресурсов.

– Вы делаете все верно! За экономикой будущее, – убежденно говорил руководитель диплома. – Да, урожайность, безусловно, на первом месте, но стоимость единицы произведенной продукции – это та рентабельность, которую можно направлять куда угодно, прежде всего, на техническую оснащенность хлеборобства, которое в России слишком долго опиралось на соху и бычье тягло.

Я бы подчеркнул, что студентом Иван Трубилин политически был активным, и съезд партии, тот, что через год после смерти Сталина вызвал у него не просто живой, а скорее тревожный интерес, хотя бы потому, что вся страна задавалась вопросом: как дальше жить будем без отца родного?

Такова была убежденность миллионов людей, в том числе и студенческой молодежи, и в день похорон Сталина Иван Трубилин искренне горевал, отстаивая свою вахту в почетном карауле возле портрета вождя, перечеркнутого траурной лентой.

Вот почему ХХ съезд партии, после которого вчерашние студенты вступали в большую жизнь, вызывал у них определенное беспокойство, хотя все твердо знали, что страна о них обязательно позаботится.

Но главной приметой того съезда стала его концовка, отмеченная секретным докладом Хрущева «О культе личности и его последствиях». Так, пока в закрытом режиме, осуждался культ одной личности – Сталина. Об этом сразу заговорили, хотя глухо, только с догадками, но везде, вплоть до студенческих общежитий. Из рук рвали газету с речью Анастаса Микояна, который вдруг резко отозвался о Кратком курсе истории ВКП(б) (а ее штудировали все, особенно в вузах) и отрицательно оценил весь литературный пласт по истории Октябрьской революции и Гражданской войны. Тот доклад, содержание которого знали пока только делегаты, взбудоражил советское общество, особенно когда в него начали возвращаться люди из сталинских лагерей.

Будучи руководителем МТС, Иван Тимофеевич Трубилин встречался потом с этими людьми, которые пока больше настороженно молчали, чем делились пережитым. Это будет, но много позже, когда станет понятно, что к сталинизму возвращение не предвидится.

Но все волнение покрывала молодость и полнокровное счастье начала трудовой жизни. В кармане диплом, рядом молодая жена, а впереди так много интересного. При распределении Ивана вызвали в первой тройке – тогда успешность в учебе учитывалась строго. Председатель комиссии, весь в праздничном, с удовольствием оглядел высокого широкоплечего парня и сказал, оглядывая коллег: