Их скромная, почти походная свадьба состоялась за тридцать лет до этого, в Новочеркасске, сразу после бегства Деникина из Быховской тюрьмы, с венчанием в знаменитом Казачьем соборе. В черном сюртуке, белоснежной манишке трудно было узнать враз помолодевшего командующего Западным фронтом боевого генерал-лейтенанта. Он почувствовал вдруг, что седая эспаньолка сильно старит его и, скрашивая возрастной контраст, пошел на отчаянный поступок – сбрил бородку, которую носил еще с юнкерской молодости. Укоротив и подкрасив усы, Антон Иванович достиг вполне удачного портрета солидного моложавого господина, который если и задержался со свадьбой, то вполне обоснованно – искал лучший вариант. Счастливая невеста на этом фоне смотрелась как фея за каменной стеной. Принимая поздравления от посаженного отца, полковника Кутепова, жених удачно пошутил о возрасте и необходимом при этом лицедействе. Несмотря на общую драматичность военных событий, свадьба выглядела вполне счастливой. Звучало много пожеланий об удачливом будущем. Казалось, так и будет, да время, лихое и безжалостное, опрокинувшее страну в тартарары, все спутало. Мало кто из гостей той свадьбы скончался в домашней постели. Надвигались грозные события, многие сгорели в пожаре гражданской войны, а посаженного отца, генерала Кутепова ожидала уж совсем страшная и таинственная участь, но далеко от фронтов, в ярком карнавальном Париже! А пока гудят церковные колокола в честь новобрачных Антона и Ксении, обещая им жизнь трудную, но продолжительную и для той эпохи вообще-то вполне удачную. Они и вправду будут жить долго-долго, в отличие от многих, кто поднимает сейчас бокалы с французским шампанским в древней казачьей столице…

Во многом благодаря жене Антон Иванович погрузился в Париже в богемную жизнь, больше общался не с военными, а с писателями, художниками, артистами. Вот тогда в дружеском кругу Деникиных появилась Марина Цветаева, писатели Иван Бунин, Иван Шмелев, поэт Константин Бальмонт, Мережковский с Зиной Гиппиус, тот же Эфрон…

Казалось, ничто не может уже поколебать складывающуюся жизнь, материально не очень богатую, но достаточно благополучную, с интеллигентскими откровениями во время по-русски шумных застолий в уютных кафешках на бульваре Капуцинов.

Антон Иванович, уступая жене, тоже туда иногда ходил, но старался быть незаметным, чаще доброжелательно улыбался, чем говорил. Говорливых в этой среде всегда было много, равно как и откровенно злобствующих против Советов – один Мережковский чего стоил. Деникин в таких случаях отмалчивался, осторожно оглядывая пространство из-под кустистых бровей. В нем, старом воине и опытном генштабисте, никогда не затихало чувство опасности. Он-то знал, что такое агентурная работа во вражеской среде и уж точно догадывался, что все эмигрантское «поле» давно находится под контролем красных. Кто же они, эти «контролеры»? Ведь где-то рядом бродят?.. Антон Иванович в отличие от неосторожной богемии, живущей всегда по законам чувств, изучал разведывательное дело в академии Генерального штаба и хорошо знал, что это самые неожиданные люди, на кого и не подумаешь. Но даже он, старый, стреляный волк, не мог и предполагать, насколько не по возрасту была изобретательна советская разведка…

Иногда приезжала Надя Плевицкая, знаменитая певица, русский соловей, как ее назвал еще император Николай II. Она часто была в обществе мужа, Николая Скоблина, бывшего командира корниловского полка, высокого, подтянутого красавца. Певица была на десять лет старше его и, судя по всему, любила безмерно и страстно. А вот Деникин недолюбливал Скоблина еще с екатеринодарских времен, хотя всегда отдавал должное его храбрости и мужеству, несколько показному, но несомненному. Приняв полк сразу после смерти Корнилова, при котором состоял генералом для особых поручений, Скоблин в каком-то селении под Курском в отчаянной сабельной атаке отбил у красных пленных, среди которых неожиданно оказалась Плевицкая. Ее «голубил» какой-то эскадронный командир, зарубленный казаками в бою. С тех пор они не расставались, а однажды в Рождество по приглашению Ксении Владимировны были гостями в особняке на Соборной. Плевицкая знала и любила Екатеринодар, до войны несколько раз бывала здесь с концертами, как-то приезжала даже с крестьянским поэтом Клюевым, а в Сочи пела с самим Шаляпиным.

Тот вечер в доме Фотиади запомнился особенно. Горели елочные свечи (электричества, как всегда, не было), и запах хвои заполнял большую гостиную. Плевицкая взяла гитару и тихо запела, так тихо, что голос, словно далекое эхо, пробивался сквозь еловые лапы, заполняя душу неосознанным волнением. Ксения, ожидавшая ребенка, сидела в дальнем углу и, закутавшись в шаль, тихо плакала. Скоблин безмолвно замер, прислонившись к дверному косяку. Отблеск свечей отражался на георгиевских крестах, пряжках портупеи. Он всегда и везде был очень эффектен, дамам сильно нравился, чем мучил Плевицкую бесконечно.

Здесь, в Париже, появление Надежды Плевицкой на публике тоже заканчивалось слезами. Она медленно всходила на подмостки – гибкая, искусительная, туго затянутая в таинственно мерцающий муаровый шелк и после нескольких аккордов начинала петь свою знаменитую:

Пронзительная печаль прокалывала всякое русское сердце, снова воскрешая ужасные картины: чавкала непролазная кубанская степь, свистели в ушах ледяные пронизывающие ветры, снова остро смердило орудийным порохом, лошадиным потом и окаменевшими от крови бинтами. В кафе устанавливалась напряженная тишина, переставали звенеть стаканы, только еще гуще пахло табаком. Стараясь не скрипнуть, неслышно входили крепкие мужчины с мужественным профилем. Они замирали у входа, бывшие офицеры Добровольческой армии: дроздовцы, кутеповцы, корниловцы, донские и кубанские казаки, ныне парижские таксисты и слушали, стиснув зубы, играя желваками впалых щек. Так уж произошло, что выше таксиста русский эмигрант в Париже редко поднимался. Он крутил баранку и ждал нового приказа, ждал, накапливая нетерпение. Ни у кого тогда не было сомнений, что вопрос возвращения на Родину – это только проблема времени, причем недолгого…

Русский общевоинский союз (РОВС) был очень серьезной организацией, с четко выраженной антисоветской наступательной ориентацией. Военная эмиграция, разбросанная по всей Европе, представляла собой резервные части и соединения, готовые в любое время выступить в новый поход. Деникин был причастен к созданию РОВСа, и по его рекомендации, после внезапной смерти в апреле 1928 года Врангеля, председателем был избран генерал Кутепов, тот самый Александр Павлович Кутепов, что был «посаженным отцом» на свадьбе в Новочеркасске.