— Так вы художник? — кокетливо задала риторический вопрос Марико.

— Не совсем. Обычно я использую другой материал.

— Мне очень интересно узнать, какой. Меня, кстати, Марико зовут, а это Рейко.

Накуса не удостоил их повторного взгляда, загадочно улыбнувшись краешком губ.

— Кстати, о современно искусстве. Марико, вам должны понравиться сюрреалистические работы Таро Окамото*.

Художник провел их к противоположной секции. Одна из картин тут же бросилась в глаза. Нечто, напоминающее скелет, резкими линиями разрываемое огнем.

— «Миф завтрашнего дня». Искусство подобно взрыву? Нечто неуловимое, запечатленное в мгновении, — процитировала Рей.

— Да, один мой друг уважал работы Таро-сана. Иногда я пытаюсь тоже понять их точку зрения, но безуспешно.

— Скажите, а мы с вами нигде не встречались? — Рей изучающе скользила взглядом по молодому художнику. Что-то знакомое было в его чертах. Но…

— Не думаю.

Ориса Накуса, некогда известный в своей прошлой жизни как Акасуна Сасори, покинул выставочный зал преждевременно, даже несмотря на то, что его задержали местные девушки. Одна из них, как осеннее назойливое солнце, не по погоде яркое, — Марико — таки выпросила его номер телефона под недовольное пуританское порицание её подруги Рейко, которая тактично дергала подругу за рукав. Но Сасори был вынужден откланяться, мотивировав тем, что близится очень значительный день в его жизни, к которому ему нужно подготовиться заранее. Но перед этим ровно в 18:00 и ни минутой раньше, ни минутой позже он посетил кафе возле городского парка города Осаки, где договорился о встрече. Часы уже показывали 18:15, когда Акасуна нервно отбивал ногой ритм мелодии, струящийся из наушников. В 18:32 юное создание с искрящимися голубыми глазами и слишком глупой наивной улыбкой присело к нему за столик, поправив блондинистую шевелюру.

— Ты опоздала, — констатировал Сасори.

Блондинка театрально надула полные уста и пододвинула стул ближе к парню, обвив его шею холодными змеями рук.

— Ну, прости-прости! Я задержалась в магазине.

— Юки, ты ведь знаешь, что я ненавижу ждать. Для чего я подарил тебе сразу двое наручных часов?

Юки оглядела запястья, на которых изящно смотрелись тонкие браслеты с циферблатами часов размера глазного яблока.

— Ой, да ладо тебе, — девушка назойливо чмокнула юношу в губы, — ничего ведь страшного не произойдет из-за моей маленькой непунктуальности.

Она прильнула к нему, устроившись на его плече. Сасори отстранённым пустым взглядом смотрел в алеющее небо Осаки, а на губах всплыла ироничная улыбка.

— Действительно, что может произойти страшного после десятого опоздания.

Алеющие лучи сентябрьского солнца струились на небосводе над просыпающимся городом, по улицам которого не спеша брели горожане, а по дорогам, подобно кровеносным капиллярам, струились автомобили. Несколько полицейский машин, выбившихся из систематической задумки создателя, мчались по полосе, а рев сирены разрывал утреннюю тишь.

Возле городского парка постепенно скапливались проходившие мимо зеваки, наблюдая, как один из уборщиков, пыхтя и дрожа всем телом, пытается объясниться перед полицией.

Остановившийся черный седан отворил передние двери, и две фигуры, облаченные в классические черные плащи, направились к огороженному лентой участку.

Двое местных полицейских стояли напротив слепящего солнца, чьи искры алым светом отражались в их глазах, вместе со сверкающим изваянием напротив них.

Осенний ветер колыхал тонкие светлые локоны. Чуть запрокинутая назад голова застыла навеки. Лицо сверкало неестественной фарфоровой белизной под мерцающими лучами. Между полными губами зажата золотая цепочка, ведущая вниз, к часам, что покоились в неестественно переплетенных узлом руках. Стрелки указывали точное время, отчитывая пройденные секунды.

— А знаешь, в этом есть какой-то смысл, — нарушил тишину полицейский, тактично откашлявшись.

— Меня сейчас стошнит от этого смысла, — возмущённо воскликнул второй, сплюнув. — Это уже второй случай, мать его!

Две приблизившиеся фигуры остановились возле дежурящих у ограждения перед парком полицейских.

— Посторонним сюда нельзя! — возмутился один из полицейских.

— Мы из службы безопасности, — беспрекословным грубым басом отозвался светловолосый мужчина, вытащив удостоверение.

Полицейский, важно прищурив глаза, прочитал выведенное черным по белому имя «Сенджу Тобирама». Второй мужчина, приветливо кивнув, показал свое удостоверение «Сенджу Хаширама» и будничным тоном спросил:

— Мы проезжали мимо, что тут произошло?

— Ну, на это лучше взглянуть самим.

Хаширама, поправив ворот плаща, прошел за огражденную линию к фонтану, в центральной части композиции на краю которого в бликах струящейся воды сидела, сложа ногу на ногу, светловолосая нимфа с запрокинутой головой. Яркие лучи солнца отражались на циферблате часов, что заменяли ей глазные яблоки, а в зубах была намертво зажата цепь от часов, что покоились в сплетённых руках.

Хаширама, нервно передернул плечами, кашлянув в кулак.

— Вы не против, если мы поговорим с братом наедине? Мы из службы безопасности.

Полицейские кивнули, неторопливо направляясь на выход.

Тобирама, перешагнув через край фонтана и натянув полиэтиленовые перчатки, подошел ближе. Не обращая внимания на воду, что доставала до щиколоток, морщась с видом знатока-сноба, мужчина разглядывал «произведение искусства». Оттянув нижнее веко, он дотронулся пальцем до вложенного в глазницу циферблата.