— Он держал все это время еще одну девушку, — ответила Рейко уже без наручников, сидя по-турецки, понуро склонив голову, и почесала забинтованный гипс. — Вы должны вызвать полицию. Я должна дать показания, пока он не убил кого-нибудь еще.

— Это навряд ли. — Скинутый пиджак упал на спинку стула, Мадара ослабил узел галстука. — Поверь, я уже не первый день за ним слежу. В ту ночь я как раз дежурил у коттеджного городка, примерно прикинув маршрут, откуда он вывозил тела. И, как видишь, не ошибся. Могу уверить тебя на сто процентов, что теперь следует ожидать Мистера Вечность ближе к сентябрю.

— А что если он ищет меня? — Акияма сделала глубокий вдох, пытаясь унять накатывающую истерику, и как можно спокойнее и тише доходчиво зароптала: — Послушайте, я не знаю, кто такой Мастер и что он вам сделал! Но, если мы расскажем полиции о Кукловоде, вы точно так же можете навести и на этого вашего обидчика! Он…

— Он. Он. Он. Я только и слышу от тебя — он. Что, у твоего мучителя не было имени? Тебя на улице по голове ударили, и ты, находясь три месяца в подвале, не узнала его имени? Не запомнила его внешности? — с чванной заносчивостью Учиха передразнивал, докуривая вторую никотиновую палочку за час, оставляя в пепельнице ожоги от раздавленных сигарет.

Тягостное мерзкое ощущение поднималась от живота к груди — затаившаяся змея, сжимающая сердце в болезненный комок и натягивающая нервы надламывающимися струнами. Впервые за все время Рейко произнесла имя. Имя человека, а не Кукловода.

— Асори Накуса.

Будто она звала друга, вспомнила имя старого давно забытого приятеля. Даже не заметив в голосе дрогнувшую нежность, которая не утаилась от цепких ушей Учихи, сощурившего уцелевший глаз.

— Асори Накуса, говоришь. — Разъедающая улыбка очертила лицо, кажущееся гладким в приглушенном свете бра.

— У него красные, отдающие немного рыжиной волосы. Рост невысокий. Может, 170, не выше. Лицо необычайно светлое и без единого изъяна, словно кукольное. Никогда не видела такой идеальной кожи. Глаза светло-карие, будто разбавленное молоком кофе. Голос убаюкивающий, спокойный, не созданный для крика. Лишь для того, чтобы декламировать стихи, читать прозу и рассказывать о работах великих художников. Пальцы тонкие и холеные, точно у пианиста.

Мадара не верил собственным ушам. Девчонка рассказывала о серийном убийце как влюбленная школьница о своем недосягаемом взлелеянном объекте. Он даже не смог сдержать саркастичного просящегося из уст вопроса:

— Ты что, спала с ним?

Акияма, будто не сразу поняв смысл вопроса, непонимающе уставилась на застывшего, будто гротескное изваяние, мужчину с сигаретой меж аристократических уже подверженных беспощадности времени пальцев.

— Что? Нет! — вопрос отрезвил, напомнив, о ком она говорила, отвращение и негодование перекосили её и без того болезненно-бледное личико.

Кощунственный смех Мадары заполнил комнату вибрирующим звоном. Запрокинув голову, смакуя комичность всей сложившейся ситуации, он едва сдерживал слезы — его действительно в кои-то веки смогли позабавить. Ведь девчонка, сама того не осознавая, явно любила этого «Асори Накусу», которым, Мадара уже не сомневался, являлся, судя по описанию, не кто иной как Акасуна Сасори. Ненавидеть Кукловода — серийного убийцу. Но быть влюбленной в искусствоведа — почти обычного человека. Мадара понял, что в его руках находится идеальная кукла, на чувствах которой можно играть как виртуозный пианист. Как на ненависти, так и на любви.

— Что смешного?

— Прости, это все нервы. Знаешь, тяжелый день.

— Когда вы отвезете меня в полицию? — Рейко поджала колени к груди — самый настоящий затравленный, загнанный в угол зверек, смотрящий на охотника большими еще не вкусившими достаточно жизни глазами.

 — Полицию? Зачем тебе полиция?

— Как зачем? Заявить на него, сделать фоторобот, я смогу, я запомнила каждую черту, каждую родинку на его лице.

— О, в этом я не сомневаюсь. Для чего ты хочешь заявить на него в полицию? Погоди, не говори, — Мадара повелительно выставил руку, не дав Рейко слово. — Ну конечно, в полиции вы составите фоторобот, ты назовешь его имя, которое, к слову, наверняка не настоящее, и сейчас он уже находится под другим. Его, возможно, в скором времени поймают. Учитывая, что он срубает хорошие деньги на картинах, он наймет себе дорогостоящего адвоката с громким именем. Адвокат в зале суда разжалобит присяжных заседателей, потому что при возможности назначения смертной казни судебное дело проходит в коллегиальном порядке. И вот адвокат поведает страшную, душещипательную историю о трудном детстве и страшных муках жертвы, вынужденно ставшей в последствии убийцей, присяжные поплачут и вынесут решение назначить ему пожизненный срок. Твой «Асори Накуса» будет до конца жизни жить в тюрьме строгого режима на налоги законопослушных граждан: спать, питаться, принимать душ, даже прогуливаться. Возможно, его посадят в одиночную камеру как особо опасного преступника. Но что куда более ожидаемо — его упекут в психушку, и ко всему предыдущему списку его еще и бесплатно наркотиками будут пичкать. Он уйдет спокойно во внутренний мир доживать свои деньки. Итак, Рейко, я правильно тебя понял, ты этого хочешь? Чтоб твой мучитель спокойно жил до самой старости?

Акияма не желала верить циничным и гнусным словам этого человека, лишь ретиво качала головой, сжимая сбитое пуховое одеяло.

— И что же вы мне предлагаете? Забыть всю боль, унижение? Смерть близкой подруги? И начать жизнь с чистого листа, поняв и простив? — прохрустела бесцветным безжизненным голосом, балансирующим на грани истерики.

— Боль, — смакуя невзрачное простое слово, Мадара выпустил смог сигаретного дыма, облизнув сухие губы. — А что же такое боль? Боль — нечто неприятное, то, что ты не хочешь и не можешь ощущать. Твои мозг и тело ей противятся, как протагонист антагонисту. Но что если сделать боль своим союзником. Мазохисты — это не те, кто любят боль, а те, кто когда-то боялся её и теперь держит над ней контроль. Ведь им не нужно ждать её в страхе. Она уже здесь. С тобой. В тебе.

— Не понимаю.

— Я предлагаю тебе, Акияма Рейко, сделать боль твоим союзником. Твоим отрицательным подкреплением. Боль станет каркасам, мы воздвигнем на ней новое здание, которое будет расти большим и нерушимым небоскребом на встречу позитивному стимулу.

— И что же станет этим позитивным стимулом? — Акияма не могла скрыть скептичность и отвращение. Мадара вызывал одиозное впечатление с самой первой встречи.

— Месть обидчику, — безапелляционным тоном вынес вердикт третейский судья, одним ударом погасив сигарету в истлевшем временем пепле. — Ты сама своими руками уничтожишь Кукловода.