Человек хочет сделать шаг в сторону от этой сети; он уже готов привести свое намерение в исполнение, как вдруг слышит грозный окрик: „Смотри! Это карается законом“. И люди, подчиняясь этому нелепому закону, убивают друг друга, не зная, для чего и во имя чего; идут сами на смерть, исполняя волю кучки людей, преследующих корыстолюбивые цели. Бесцельно умирают тысячи молодых, сильных людей, которые могли бы принести колоссальнейшую пользу народу; гибнут дети, жены, сестры, дочери и матери, падая и обагряя кровью уличные мостовые под пулями верных защитников закона.

Но в воздухе уже чувствуется что-то новое для нашего народа! Движение медленное, но есть. Надо развить его скорость!

И я верю, — а иначе и жить нет смысла, — что наступит пора, когда человечество, шагая через трупы товарищей и врагов, пройдет тяжкие испытания и среди смрада, зарева пожаров и разрушений увидит ее, всю облитую кроваво-красным светом, великую, единственную и могучую мать свободу».

Вскоре «Принцесса Христиана» пришла в Новороссийск.

Уже вечерело. Железняков и Непомнящий вышли на верхнюю палубу. Здесь хоть на короткое время можно было забыть о тесной, душной кочегарке.

Над широкой бухтой, слившейся с безбрежной темно-синей далью, дул с гор холодный норд-ост. Небо над горами медленно меняло свою окраску. Желтые с известковыми отливами вершины гор постепенно становились синими, потом фиолетовыми. Поднимался туман. Он белыми густыми клубами подбирался к вершинам. Небо затянулось сплошной густой синью. Горы погрузились в темноту.

— Как думаешь, старина, вон до той точки, — указал Анатолий рукой на черневший прямо против рейда край портового мола, — за какое время можно добраться вплавь?

— Если чуть правее взять, там далеко мель тянется. До мелкого места, пожалуй, можно доплыть минут за пятнадцать, двадцать… — медленно произнес Непомнящий. — Только вода холодновата…

— Это ничего!

«В Балтике вода была не теплей», — подумал Железняков, вспомнив, как он бежал с «Океана».

Осмотревшись кругом и убедившись, что поблизости никого нет, Анатолий достал из-за пазухи тетрадь.

— Возьми вот это, Феодосии, и спрячь пока получше. Если вдруг что-либо случится со мной, постарайся передать эту тетрадь по указанному адресу.

В это время раздался чей-то громкий голос:

— Викторский! Живо! К капитану! Непомнящий, спрятав под рубаху тетрадь, с тревогой сказал:

— Это что-то неспроста, если к капитану требуют.

— Ладно, старина, иди в кубрик, потом расскажу, зачем вызывают, — уже на ходу кинул Железняков. Войдя в каюту капитана, Анатолий спросил:

— Вы вызывали меня, господин капитан?

— Да, вызывал. — И после небольшой паузы угрюмо добавил: — Так вот, Викторский, я должен тебя уволить, притом немедленно…

Железняков был готов ко всему, только не к этому.

— За что увольняете, господин капитан? — глядя прямо в глаза Каспарскому, спросил Железняков. Каспарский, выдержав этот взгляд, грубо ответил:

— Это дело не твое, за что я тебя увольняю! И приказываю, чтобы уже завтра утром твоего духу не было на пароходе! — И тут же, вынув из ящика письменного стола деньги, отсчитав двадцать пять рублей, протянул их Анатолию. — Этого хватит тебе на первое время, пока не устроишься где-нибудь, — сказал он уже более мягким тоном.

— Нет, господин капитан, мне полагается больше за проработанное у вас время…

— Ну, хорошо, не будем торговаться. Вот получи, — сказал Каспарский, подавая Железнякову еще десять рублей, — и на этом разойдемся.

— Все же я хотел бы знать, за что вы меня прогоняете с парохода?

— Я капитан и делаю так, как считаю нужным! Повторяю еще раз: немедленно убирайся отсюда! А за что увольняю — узнаешь когда-нибудь… Только предупреждаю, сейчас никому ни слова, что я уволил тебя.

Железнякову показалось, что в строгих, суровых глазах Каспарского мелькнула теплота.

— Ну что ж, господин капитан, прощайте! Может быть, еще и встретимся… — сказал Анатолий, порывисто открыл дверь и вышел из каюты.

Направляясь в кубрик, Анатолий увидел Старчука. Вероятно, его предупредил обо всем Непомнящий.

— Что случилось? Зачем вызывал капитан? — с тревогой забросал вопросами Старчук своего друга.

— Я должен немедленно убираться отсюда…

Оставшись один в каюте, Каспарский задумался: «Мне кажется, что я поступил правильно, уволив Викторского. Ведь все равно в ближайшие же часы он был бы арестован здесь, на пароходе… А с меня хватит и тех неприятностей, которые получились из-за Волгина и Чумака… Потом эта драка Викторского с Коноваловым… Пусть ловят этого красавца где угодно, только не на моем пароходе… А кочегара я потерял хорошего…»