Рон осторожно снял пленку, которая висела на протянутой через всю палатку веревке, и положил ее на стол. Затем он выключил все лампы, кроме желтой лабораторной, висевшей на высоте одного метра над столом, достал из пачки на полке лист фотобумаги и расстелил его на проявочном столе. На нее, темной стороной вниз, он положил негативы и прижал их тонким стеклом. Он зажег семиваттную лампочку, висевшую над стеклом, и медленно сосчитал до десяти. Затем он выключил свет, осторожно вытащил бумагу из-под стекла и опустил ее в проявитель. Мерно покачивая из стороны в сторону ванночку с проявителем, он наклонился вперед, чтобы разглядеть показания градусника на полке. Вечер был лучшим временем для проявки. Было не так жарко, как днем, хотя в этот вечер температура, похоже, не собиралась падать, и не было риска, что через какое-нибудь отверстие в палатку проникнет свет. Он потратил целый час, проверяя, нет ли в стенах дырок, после чего закрыл окна черной светонепроницаемой бумагой и крепом. Черная занавеска, которую он сворачивал над входом, когда не проявлял, была сейчас опущена вниз и тщательно закреплена на всех углах. Снаружи на палатке он повесил табличку с надписью на английском и арабском «Прошу не беспокоить», которую он прихватил с собой из отеля «Нил-Хилтон».

Вытирая свободной рукой пот со лба, он достал снимок из проявителя и, дав ему немного обсохнуть, опустил его в прерыватель. Он покачал ванночку семь минут и положил лист в закрепитель. Через две минуты он снова включил свет.

Он внимательно осмотрел получившиеся фотографии, пробормотал: «Черт побери», — и сделал большой глоток из наполненного вином бумажного стаканчика.

Что-то было не в порядке со снимками. Наверное, ему придется начать все с начала.

Марк снова почувствовал себя намного лучше. Абдула был прав, Самира, несмотря на ее подозрительную внешность, была отличной поварихой. Теперь воздух заметно остыл, взошла луна, и в лагере воцарился приятный покой.

Еще десять лет назад Марк не курил, но один опытный «искатель сокровищ» раскрыл ему секрет, что трубка отпугивает насекомых. Так Марк начал курить трубку и обнаружил, что она действительно немного спасает от мух и комаров, которые так донимали его в пустыне. Сегодня же вечером, когда он не спеша вышел из столовой, ему захотелось покурить исключительно ради удовольствия и разрядки. Он вышел из света развешанных вокруг лагеря фонарей и спокойно побрел по камням к старой стене, которая примерно на метр возвышалась над песком. Там он присел, достал свой кисет и начал набивать трубку.

Справа от него, на расстоянии нескольких сот метров неровной пустыни, лежали едва различимые в лунном свете руины рабочего поселка. Три тысячи лет тому назад рабочие вместе со своими семьями, загнанные в этот лабиринт из жалких домишек, влачили свое существование в переполненных, душных трущобах, обреченные на рабский труд в царских гробницах. По всей видимости, лагерь, обнесенный высокой стеной со сторожевыми башнями, имел много общего с тюрьмой. Есть также доказательства того, что многие из рабочих тайно почитали старых богов, а не избранного Эхнатоном бога Солнца Атона.

Теперь впервые за тридцать веков в руинах снова поселились люди. Марк видел свет костра, и легкий вечерний ветерок доносил до него голоса феллахов. Абдула как раз был у них и объяснял, что они должны будут завтра искать и как им следует это делать.

Когда Марк раскуривал трубку, он заметил темную фигуру, двигающуюся между двумя слабо освещенными палатками. Это была Самира, которая, покончив с работой на кухне, спешила в свою хижину на краю рабочего поселка. Некоторое время Марк с любопытством наблюдал за тем, как она, подобно ночной бабочке, то появлялась на свету, то снова исчезала.

Когда шейха исчезла в темноте, он опять предался мыслям о Нэнси. Он спрашивал себя, что она сейчас делает, отделенная от него шестнадцатью тысячами километров, почему она изменила номер телефона, будет ли она его ждать. Он все еще надеялся, что она разделит с ним его успех, если он вообще к нему когда-нибудь придет, что она выйдет за него замуж и примет его таким, какой он есть.

Звук шагов, шуршащих по песку, оторвал Марка от его мыслей. Рон с бумажным стаканчиком вина в одной руке и пробными снимками в другой шел к нему. Места на разрушенной стене как раз было достаточно для того, чтобы Рон мог сесть рядом с Марком.

— Как твоя голова?

— Уже в порядке. Мне придется что-нибудь придумать, чтобы палатка лучше проветривалась.

— Возьми вентилятор из рабочей палатки. Что это у тебя?

— Точно не знаю. Может быть, ты сможешь с этим разобраться.

Марк щелкнул зажигалкой и в свете огня внимательно посмотрел на ряд фотографий. Немного помолчав, он спросил:

— Что это за тени?

— Именно это я и не могу объяснить. Посмотри: здесь, в Хаг Кандиль, когда ты выходишь из «лендровера». И здесь, когда ты разговариваешь с умдой из Эль-Хавата. И здесь, — Рон указывал своим тонким пальцем на каждую фотографию, — и здесь, у Северного дворца. И здесь, когда ты как раз входишь в гробницу Юи. Она видна на каждом отдельном снимке. Ни с кем другим этого не происходит, только с тобой. На всех фотографиях рядом с тобой появляется тень.

Марк поднес к глазам снимок, на котором он стоял в Северном дворце. Он находился в помещении, называемом тронным залом, и, повернувшись спиной к камере, разговаривал с Алексис. Тень, которую он отбрасывал, освещенный лучами утреннего солнца, была отчетливо видна на переднем плане. А другая тень, та, которая появлялась на каждой фотографии, располагалась справа от него и, казалось, не лежала на полу, а была вертикальной, как будто стояла рядом с ним.

— Что-то не в порядке с пленкой. Или с твоей камерой.