Обнаженное тело феллахи было найдено прошлой ночью неподалеку от лагеря. Изо рта у нее вытекало то же коричневое вещество, что и у первого убитого гафира. Ее лицо распухло и посинело, а руки и ноги были вывернуты, что свидетельствовало о борьбе с какой-то неведомой, чудовищной силой. Ее худое тело лежало на песке неестественно изогнувшись, как будто она перед смертью, сцепившись со своим противником, каталась по земле.

Темно-синий цвет ее лица говорил о том, что она была еще жива, когда ее рот набивали этим коричневым веществом.

— Многие затаили на нее зло, — прошептал Абдула Марку на ухо. Его лицо было бледным как мел. — Когда она не выполнила приказ умды помочь матери Искандера, многие крестьяне решили, что она отвернулась от них. Мать Искандера умерла, и они потребовали возмездия.

Марк почувствовал, как его голова снова начала раскалываться от боли, и ответил почти беззвучно:

— Да, конечно, так оно и было. Ты… похоронишь ее, Абдула, и прочтешь для нее положенные молитвы?

— Да, эфенди. Вы поговорите об этом с умдой?

Марк только покачал головой:

— Это их страна, Абдула. И это их представление о справедливости…

Несмотря на отвратительный запах, исходящий от разлагающегося тела Самиры, он не мог оторвать от нее взгляд. Как прикованный смотрел он на ее худое лицо, вытаращенные, остекленевшие глаза, в которых до сих пор еще сохранилось выражение безумного страха. Что могло вызвать у шейхи такой ужас? У той, которая, казалось, никогда ничего не боялась?

— Эфенди.

Марк поднял глаза на Абдулу:

— Да?

— Мы дошли до верхнего края двери.

Когда Марк опустился на колени перед каменной стеной, все присели вокруг него. Они находились у подножия восточных скал каньона и смотрели вниз, на то место, где копали феллахи. Природный слой известняка внезапно заканчивался, и прямо из-под него выглядывал гладкий, украшенный рельефом каменный блок, лежащий горизонтально и уходящий в песок. Посередине были вырезаны два соколиных глаза, которыми обычно завершают надгробные плиты.

— Что это значит? — прошептал Холстид.

Марк протянул руку и осторожно провел кончиками пальцев по рельефу.

— Это глаза Гора. Считается, что с их помощью умерший может смотреть из могилы во внешний мир.

— Но они же…

— Испорчены, да. И к тому же умышленно. Это сделано не случайно. Вот здесь отчетливо видны следы камнереза.

— Но зачем?

— Пожалуй, это сделано для того, чтобы ослепить их.

Все поднялись и отряхнули ладони.

— Сколько потребуется времени, чтобы расчистить дверь? — осведомился Холстид.

Марк окинул взглядом каменную лестницу, уходящую под землю.

— До порога еще метра три. Думаю, еще день или два.

Причитания траурной процессии из Хаг Кандиль разносились по всей долине, они были слышны даже в общей палатке, где все члены экспедиции молча сидели за ужином. Они слушали жалобный плач, и их мысли снова и снова возвращались к чудовищной сцене смерти шейхи.

Сенфорд Холстид отодвинул от себя тарелку с нетронутым салатом и натянуто спросил:

— Ну теперь-то вы можете наконец сказать, открывали гробницу до нас или нет?

Марк резко повернул голову. Смерть старой феллахи глубоко потрясла его. Боль все еще не утихла. Он так о многом не успел ее расспросить.

— Как вы думаете, — продолжал Холстид, — эти покалеченные глаза на двери могут быть делом рук грабителей?

Марк постарался сосредоточиться на мысли о гробнице. Ведь это же она была конечной целью всех его усилий. Угрюмые лица его товарищей напомнили ему о том, что именно на нем лежит здесь основная ответственность. Им нужна была его сила и стойкость. Стоит ему проявить сейчас слабость, и вся экспедиция будет обречена на провал.

— У грабителей просто не хватило бы времени. Да и какой смысл им это делать? Нет, это дело рук жрецов.

— Неужели они стали бы так старательно вырезать глаза из камня, чтобы потом их уничтожить?

— Все очень просто, ослепить можно только того, у кого есть глаза.

— Что вы имеете в виду?

— Кто бы ни лежал в этой гробнице, жрецы хотели лишить его возможности смотреть во внешний мир. Для большей уверенности в том, что он действительно ничего не сможет видеть, они сначала наделили его глазами, а потом уничтожили их.