— Ты считаешь, что в Египте нет ни одной подобной надписи. Я скажу тебе почему, Дэвисон. Причина в том, что человек, который лежит там, не имеет себе равных.

— У него нет ни имени, ни глаз Гора, через которые он мог бы смотреть во внешний мир.

— Ты прав, Дэвисон. Мой возлюбленный Кхнатон — пленник в этом дворце. Но они поместили его туда не ради его безопасности, а для того чтобы отлучить его от мира. Жрецы Сокрытого боялись, что он может быть опасным для них.

— Почему?

— Они считали его преступником. Они думали, что он совершил ужасную несправедливость и сможет продолжить свое дело даже из могилы.

— И поэтому они лишили его имени?

Ветер чуть приподнял пряди ее густого черного парика.

— Они запретили произносить его имя, так как не хотели, чтобы он проснулся. Он спит глубоким сном, лишенным грез. Он не знает, кто он. У него нет сознания. Они навеки заключили его в темницу.

— Почему они не похоронили его в заранее подготовленной для этого гробнице в Вади?

— Жрецы Сокрытого боялись, что кто-нибудь любивший Кхнатона и хранивший ему верность может проникнуть в гробницу и пробудить его к жизни. Поэтому они повелели тайно построить в скале новые покои для его тела, которые никто не смог бы найти.

— А семь демонов?

— Они были приставлены там, чтобы никто не смог произнести его имя.

— Значит, его так просто пробудить? Достаточно только произнести его имя?

— Нет, этого недостаточно, мой дорогой, ведь Кхнатон был похоронен без амулета с именем на теле. Его тело покоится неузнаваемым. Никто не написал его имени на амулете и не положил его ему на грудь.

— Его убили?

— Даже жрецы не осмелились бы поднять руку на священную персону фараона. Когда Кхнатон понял, что его мечтам не суждено сбыться и что страну разрывают политические распри, его охватила глубокая печаль и он умер. Теперь вместо него правит его брат Тутанхамон, а он еще совсем ребенок.

— Если они хотели раз и навсегда избавиться от Эхнатона, почему же они тогда не уничтожили его тело?

— Они боялись катастрофы, мой дорогой. Осквернение тела фараона — ужаснейшее из преступлений, какое только можно себе представить. Какими бы жестокими они ни были, они прекрасно осознавали возможные последствия такого злодеяния. Но в то же время они боялись сохранить ему вечную жизнь, так как тогда его дух бродил бы по земле. Жрецы находились в затруднительном положении.

— И они нашли выход.

— До тех пор пока кто-нибудь не откроет гробницу и не вернет моему супругу его имя. Тогда он обрушит свой гнев на жрецов.

— Жрецы уже давно мертвы. Эхнатон спит уже три тысячи лет.

— Правда? А мне показалось, одно лишь мгновение…

Она вдруг замолчала и прикоснулась изящной ладонью к щеке. Марк нащупал в кармане зажигалку и стал раскуривать трубку, в короткой вспышке света он успел разглядеть лицо Алексис.

— Вы плачете… — сказал он тихо и потушил огонь.

Грациозным движением руки она смахнула слезы.

— Все эти годы, пока я ждала своего возлюбленного, мне было так одиноко. Без него мне нет жизни! Он — моя душа, мое дыхание! Одиночество, Дэвисон, тебе не понять того одиночества, которым наполнены мои странствия по этой бескрайней пустыне…

— Но я думал… — помедлив, начал он. — Считается, что ты покинула Эхнатона и уединилась в другом дворце. Разве не так?

Алексис удивленно посмотрела на Марка:

— Да, так оно и было. Но никто не знает почему. В последние годы Кхнатон был тяжело болен, и врачи не могли исцелить его. Его поведение изменилось, и он уже перестал быть самим собой. Врачи сказали, что у него священная болезнь. Но я думаю, он просто устал и разочаровался в жизни. Кхнатон переставал быть самим собой, когда он спорил со мной. В эти моменты у него начинались приступы острой головной боли. Он рвал на себе волосы и выкрикивал проклятия в адрес Атона. Он говорил, что бог покинул его в трудную минуту и отвернулся от него. Но это было не так. Атон всегда был милостив к его детям и оберегал их. Но в тяжелые дни испытаний Кхнатону не хватило сил выстоять до конца. Он говорил о том, что хочет вернуться в Фивы и возродить культ Амона. Мы спорили. Когда я поняла, что мое присутствие еще больше угнетает его и усиливает боль, что моя безграничная любовь к нему и его богу лишает его рассудка, я рассталась с ним, надеясь, что придет еще день, когда я снова стану ему нужна. Годы, которые я провела вдали от него в другом дворце, были наполнены одиночеством.

— Вы когда-нибудь… снова соединились?

— Мой возлюбленный умер, прежде чем я успела снова увидеться с ним. Я поспешила к смертному одру, но жизнь уже покинула его несчастное, измученное тело. Ты знал его, Дэвисон? Тебе знакомы его доброта и великодушие? Он был несчастным человеком, ведь он так сильно любил мир, что хотел бы заключить его в своих объятиях. Сердце Кхнатона не выдержало пороков человечества. Он был невинен и наивен, всех людей называл он братьями и был слеп к их грехам. А потом было уже поздно. Они использовали и погубили его. Его отчаяние было настолько велико, что оно убило его.

— Разве ты не можешь вернуть его? Разве ты не можешь произнести его имя?

— Нет, это невозможно. Это может сделать только живой человек. Дэвисон, ты сделаешь это за меня.

— Сделаю что?

— Напишешь его имя на амулете или на клочке папируса и положишь на его тело. Потом ты должен снова закрыть гробницу, чтобы никто не смог осквернить ее. Тогда Кхнатон пробудится ото сна, его душа улетит в Западную страну и обретет там вечный покой.

— Но я… не могу этого сделать!

— Почему?